Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
Теперь же, когда противникъ притаился за горами, которыя мы различаемъ невооруженнымъ глазомъ; теперь, когда мы отлично знаемъ, что непріятель энергично и быстро возводитъ батареи, подвозитъ, устанавливаетъ орудія — мы не могли предугадать день и часъ, когда японцы откроютъ по насъ огонь.
Никто не могъ предвосхитить, когда раздастся первый выстрлъ съ суши по городу, но большинство уже отлично знало, что площадь города ежеминутно можетъ быть обстрлена въ любой ея точк.
Какъ тогда, такъ и теперь, я не могъ и не могу понять, чмъ можно было объяснить это спокойствіе
Было ли это нмой покорностью передъ неизбжнымъ, или то была истинно-русская увренность — «авось», ничего не будетъ?
Парадъ приходилъ къ концу. Войска перестраивались къ церемоніальному маршу. Фотографъ возился съ установкой большого аппарата.
Среди публики появленіе фотографа произвело нкоторую сенсацію.
— …Господа, сейчасъ Стессель будетъ увковченъ, говоритъ кто-то въ толп мастеровыхъ.
Полицмейстеръ, огромнаго роста мужчина, повернулся въ сторону говорившаго и такъ сердито посмотрлъ на смявшихся, что т сразу примолкли. Одинъ изъ мастеровыхъ, однако, не вытерплъ и еще громче сказалъ:
— Чего буркалы вытаращилъ? Небось, здсь мы не въ твоей власти, здсь не арестный домъ…
Полицмейстеръ продолжалъ бросать молніеносные взгляды, около него суетился околодочный, что-то страстно хотлъ ему сказать, вскидывая голову и безпрестанно прикладывая руку къ козырьку — совершенный видъ молодого вороненка, приготовляющагося броситься на намченную жертву. Очевидно, готовился маленькій скандалъ, который неминуемо бы разыгрался при благосклонномъ участіи полиціи — но вотъ раздалась команда, зашумлъ оркестръ… Фотографъ спрятался подъ плащъ. Стессель, окруженный сонмомъ своихъ наперсниковъ, благодарилъ проходившіе мимо него взводы стрлковъ, артиллеристовъ, казаковъ и моряковъ.
Парадъ кончился. Начальствующія лица тронулись въ Маріинскую больницу, праздновавшую въ этотъ день свой годовой праздникъ.
Пріхалъ туда съ полковникомъ Артемьевымъ и я.
Въ саду Краснаго Креста уже прогуливался комендантъ крпости Смирновъ, о чемъ-то разговаривая съ гражданскимъ комиссаромъ Вершининымъ. Мы подошли къ нимъ. Поздоровались.
— …Отлично — отчего-же, Александръ Ивановичъ? — я вполн раздляю ваше желаніе, продолжалъ свою бесду Смирновъ съ Вершининымъ: это вполн будетъ отвчать настроенію жителей и гарнизона. Только предупреждаю, оркестровъ дамъ сколько угодно, а войскъ ни полвзвода.
Теперь такое тревожное время, что все должно быть на своихъ мстахъ и на чеку. Войскъ съ оборонительнои линіи отвлекать немыслимо. Полковые священники могутъ обойти съ молитвой участки своихъ полковъ — полагаю, что это будетъ цлесообразне… Итакъ, Александръ Ивановичъ, вопросъ ршенъ: молебенъ 25-го, оркестровъ сколько угодно, но войскъ ни полвзвода…
Только предупреждаю, меня на молебн не будетъ — съ ранняго утра узжаю на сверо-восточный фронтъ.
— Вполн согласенъ, спшу съ готовностью подчиниться ршенію вашего превосходительства.
— А-а! Прасковья Георгіевна, и вы пожаловали, — здороваясь
Судя по работамъ осаждающаго, прежде всего подвергнутся бомбардировк внутренняя гавань (ковшъ), портъ и Старый городъ.
Гд мы съ вами стоимъ — это мсто тоже будетъ небезопаснымъ. А Стрлковая, ваша улица, улицы, прилегающія къ порту и гавани, находясь на створ непріятельскихъ батарей, будутъ сильно страдать. Вс недолеты будутъ ложиться въ указанныхъ направленіяхъ.
— Ну, Константинъ Николаевичъ, вы неутшительныя новости говорите.
— Э, барыня, все это будутъ цвточки, ягодки-то впереди. Ничего — и мы будемъ задавать японцамъ. Посмотрите кругомъ — это теперь все молчитъ, а какъ заговоритъ — и японцамъ будетъ не сладко.
Будемъ надяться, что японцы будутъ давать перелеты и ваша улица не пострадаетъ.
Однако, чего же это мы ждемъ, ваше превосходительство, обратился Смирновъ къ подходившему егермейстеру Балашову.
— Стесселя, ваше превосходительство, Стесселя. Хотя можно уже начать, часъ уже давно наступилъ.
Въ садъ Маріинской больницы черезъ широко распахнутыя ворота какъ разъ въ это время възжалъ давно ожидаемый начальникъ раіона.
Балашовъ, въ бломъ кафтан, съ красной лентой черезъ плечо, поспшилъ навстрчу съ искреннимъ привтствіемъ.
— Опоздалъ, опоздалъ. Боевыя распоряженія задержали. Идемте, идемте… гудлъ голосъ прибывшаго.
Наконецъ довольно продолжительный молебенъ кончился.
Заручившись согласіемъ генерала Стесселя, я ршилъ и здсь снять группу. Липпейнтнеръ уже ожидалъ. Сообщилъ о своемъ желаніи Балашову, какъ хозяину праздника.
Послдовало согласіе, но, какъ всегда на каждомъ истинно-русскомъ торжеств, не обошлось безъ маленькаго, на первый взглядъ, но въ сущности очень серьезнаго инцидента.
Когда вс вышли въ садъ, я предложилъ всмъ стать у террасы, при чемъ принялъ дятельное участіе въ установк группы. Стессель торопилъ. Когда вс сгруппировались, онъ обращается ко мн:
— Чего мы ждемъ? Снимайте!
— Сейчасъ придетъ батюшка, говорю я.
— Отлично можно и безъ поповъ, чего онъ тамъ копается? Снимайте же!
Лпппейнтнеръ смотритъ на меня вопросительно.
— Ваше превосходительство, батюшка уже идетъ, онъ кропитъ св. водой помщенія… Генералъ сдлалъ нетерпливый жестъ и прибавилъ полнымъ голосомъ: Не понимаю, зачмъ понадобился тутъ попъ…
Вышелъ съ крестомъ и въ облаченіи священникъ, служившій молебенъ, и, крайне сконфуженный, приткнулся съ боку къ групп.
Группы этой отпечатать не удалось — т. к., во-первыхъ, вышла она крайне неудачной, а во-вторыхъ, она была уничтожена взрывомъ одного изъ снарядовъ, разрушившимъ ателье нашего единственнаго въ Артур профессіональнаго фотографа.