Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
Артуръ около 3-хъ часовъ дня словно застылъ. Неожиданность бомбардировки подиствовала на всхъ крайне угнетающе.
Объхавъ Старый городъ, я направился въ Новый.
На улиц, кром городовыхъ, почти никого. Извозчики тоже куда-то попрятались.
На всемъ пути до Новаго города я души живой не встртилъ.
Никто не ршался показаться въ Старый городъ.
Чмъ дальше я былъ отъ порта, чмъ глуше доносились до меня взрывы снарядовъ, тмъ покойне становилось на душ.
А
Я нсколько разъ старался поймать себя на мысли, не ду ли я въ Новый городъ потому, что тамъ совершенно безопасно.
Въ конц концовъ я убдилъ себя, что я ду туда въ силу необходимости, а вовсе не изъ трусости. Я убдилъ себя въ томъ, что мн необходимо по возможности побывать сегодня повсюду, чтобы составить себ цльное впечатлніе — чмъ былъ Артуръ въ первый день бомбардировки съ суши.
Я убдилъ себя въ этомъ и спокойно продолжалъ свой путь.
Дорога въ Новый городъ ведетъ прямая, ровная, отлично шоссированная.
Подъзжая къ городскому саду, я встртилъ пролетку, въ пролетк красивый чиновникъ.
— Будьте добры сказать: въ Старый городъ можно прохать? Мн тамъ быть необходимо…
— Какъ же, можно.
— Но вдь тамъ рвутся снаряды. Говорятъ — много убитыхъ, раненыхъ?
— Снаряды рвутся, но убитыхъ и раненыхъ еще не видлъ.
— А вотъ у насъ свднія есть, чтотубитыхъ очень много. Что теперь — хуже или лучше, чмъ во время морской бомбардировки?
Я слушалъ словоохотливаго чиновника, смотрлъ на его разстроенное, поблднвшее лицо и угадывалъ, что ему ужасно не хочется туда хать. Онъ, видимо, ожидалъ отъ меня такого отвта, который далъ бы ему право вернуться назадъ.
— По моему, теперь лучше; что будетъ дальше — не знаю. Кром того, снаряды рвутся на опредленной площади. Честь имю кланяться.
Поворачивая съ шоссе въ городъ, я оглянулся: чиновникъ халъ назадъ.
Сопровождавшій меня мой встовой Николай Худобинъ изобразилъ на своемъ лиц огромную улыбку.
— Чего, Николай Терентіевичъ, изволите смяться?
— Чего изволите?
— Я говорю — чего вамъ такъ весело?
— Да вонъ, нашъ-то разговорщикъ назадъ вериулся.
Въ Новомъ город жизнь текла обычнымъ путемъ — словно сегодня ничего не происходило, только прохожихъ мало.
Захалъ въ ресторанъ «Звздочку». Нсколько столовъ занято.
Публика закусываетъ, крпко выпиваетъ. Выпиваетъ по-артурски.
Подошелъ къ буфету. Обращаюсь къ буфетчику. Послдній вмсто того, чтобы дать мн требуемое, засыпалъ меня вопросами.
— Вы изъ Стараго города? Ну что? Страшно тамъ? Много народу побило? Снаряды, говорятъ, въ крестный ходъ посыпались? Вотъ бда-то! А-я-я-яй! Что же это будетъ? Неужели и насъ будутъ бомбардировать? Теперь, пожалуй, каждый день. Этакъ вдь нельзя…
— Дайте мн пожалуйста…
— Теперь прямо хоть ложись и умирай. Чмъ все это кончится? Прежде — придетъ эскадра, отбомбардируетъ и уйдетъ. Уйдетъ надолго. А теперь? Теперь никуда не скроешься. Японцы тоже изъ Артура
— Я васъ прошу — дайте мн…
— О Господи, Господи! Чмъ все это кончится? А о Куропаткин ни слуху ни духу, и дла наши плохо идутъ. Вамъ рюмку водки? Англійской? Да, и что это будетъ? Говорятъ, что долго намъ не продержаться. А ну ихъ! Чего даромъ народъ-то губить. Все равно съ японцами намъ не справиться…
Буфетчикъ, врно, долго еще говорилъ бы на эту тему. Для меня же было вполн достаточно. Я поспшилъ уйти.
Въ дешевыхъ городскихъ квартирахъ, расположенныхъ рядомъ со «Звздочкой» и занятыхъ по преимуществу красавицами Артура, шло веселье. Изъ оконъ раздавались звуки піанино. Чей-то поставленный на шампанскомъ голосъ старался изобразить цыганскій романсъ. Пла плохо, но все-таки пла.
Прохавъ къ казармамъ 12-го полка, я умилился душой.
Нсколько солдатъ изъ обоза играли въ чехарду. Были они выпивши, или нтъ — я не знаю. Но что имъ было совершенно безразлично, идетъ бомбардировка Стараго города, или нтъ — то это было ясно.
У зданія флотскаго экипажа меня поразила слдуютцая картина. Извозчичья коляска. Въ коляск, на заднемъ сидніи, два китайца, на переднемъ — два стрлка. Вс четверо сильно выпивши. Возница дремлетъ. Лошади едва плетутся. Сдоки о чемъ-то горячо бесдуютъ, затмъ начинаютъ обниматься — очевидно, доказывая этимъ свою дружбу.
Глядя на эту сцену, я невольно задумался надъ вопросомъ — что это: русская ли разнузданность, или китайская хитрость?
Читатель долженъ помнить, что китайцы были прекрасными и полезными шпіонами, только не для насъ, а для японцевъ.
Часамъ къ 6 вернулся въ Старый городъ. Бомбардировка прекратилась. Все приняло обычный обликъ, все по старому: на улиц масса публики, на Этажерк играетъ оркестръ, на аллеяхъ много морскихъ офицеровъ, дамъ меньше.
Единственно, что напоминало о первой бомбардировк — это разрушенія. Публика группами собирается и съ любопытствомъ разглядываетъ ихъ. Улицы, гд попали снаряды, уже подметены. Телеграфные и телефонные столбы и провода исправляются. Ямы, въ вид воронокъ, на улиц и тротуарахъ засыпаны.
По городу словно буря прошла, и все успокоилось, все вошло въ обыденную колею. Явилась даже увренность: это только такъ; врно, больше не повторится. Не можетъ же быть, чтобы японцы начали разрушать городъ. Главная ихъ цль — форты и укрпленія крпости. Не станутъ же они безцльно тратить дорого стоящіе снаряды на разрушеніе домовъ мирныхъ жителей.
Въ 10 часовъ вечера я пріхалъ къ редактору «Новаго Края» на воскресную бесду.
Кром г. Томаровича, никто изъ нашихъ не пришелъ.
Редакторъ, Петръ Александровичъ Артемьевъ, по обыкновенію былъ бодръ. Никакія неожиданности, казалось, не могли выбить его изъ колеи: онъ со спокойной увренностыо смотрлъ на будущее. Онъ врилъ въ счастливую звзду Артура, и поэтому ничто не могло его заставить хотя на минуту усумниться въ счастливомъ исход наступившей тсной блокады крпости.