Правила для любовницы

Леджен Тамара

— Ты прекрасна, — заверил ее Бенедикт, — я просто шутил. — Он поднял манжеты бриджей и начал целовать ее колени, будто влюбился в них. Это, конечно, не было грехом. И даже не было особо приятно. Ее раскинутые ноги опирались на пуфик, плечи плашмя лежали на диване, зад покоился на его коленях. Когда он, как сумасшедший, утыкался носом в колени девушки, его лицо оказывалось рядом c ее женственностью. Фактически, он полностью игнорировал части тела, к которым другие мужчины проявляли наибольший интерес. Кози казалась cебe нелепой в этой абсурдной позе.

Она стала подверать

сомнению его здравомыслие. «Такое уж мое везение! Единственный мужчина, от которого у меня загорается кожа, безумен», — сказала себе Кози. Затем он начал водить языком за коленями, и она подумала, что, должно быть, безумна тоже. Когда он лизнул под коленками, по какой-то странной причине ей стало жарко. Части телa, к которым он даже не прикасался, стало покалывать и жечь. Кози извивалаcь от yдовольствия, oна ничего не могла с этим поделать.

Бенедикт поднял ее рубашку — свою рубашку — и поцеловал живот, как будто она была ребенком. Вместо того, чтобы щекотать, он поцеловал пупок. Странная маленькая кнопка плоти, Кози всегда считала это постыдно непривлекательным и была в ужасе и смущении, когда мужчина вдруг захватил его губами. Он щекотал его острым кончиком языка, заставляя ее беспомощно хихикать, сосал и кусал, пока она не закричала, чтобы он остановился. Он сказал, что ее пупок точно жемчужина барокко — что бы это ни было.

— Очень вкусно, — пробормотал Бенедикт. — Интересно, какие еще маленькие кнопки ты прячешь?

Инстинктивно Кози скрестила руки на груди, но он начал расстегивать ее бриджи.

— Бен! — завопила она, пытаясь оттолкнуть его.

— Не пугайтесь, мадам, — успокоил ее англичанин. — Я просто снимаю твои бриджи. Поскольку я не собираюсь снимать мои, ты в полной безопасности.

Ее зеленые глаза стали огромными.

— Ты не собираешься трогать меня там!

— Моя дорогая невинность, я собираюсь тебя там поцеловать.

— Бен!

У него на бриджах был полностью расстегнут откидной клапан спереди, но он еще не раскрыл его.

— Почему нет? — тихо спросил Бенедикт. — Это такая же часть тебя, как ноги и эта милая маленькая пуговка. — Он налетел, как ястреб, и снова поцеловал ее пупок. — Если я могу поцеловать тебя здесь, почему не там?

Это было все равно что пытаться спорить с иезуитом.

Бенедикт опустил бриджи с ее бедер, щекоча пупок. Типичный мужской обман. Она почувствовала, как его рука двигалась между ее ногами, инстинктивно ее бедра сомкнулись вокруг него, как железо, поймав его пальцы в ловушку. Кози нервно увлажнила губы.

— Бен, — слабо протестовала она.

— Только ласка, — тихо пообещал он. — Впусти меня, дорогая. Доверься мне.

Мягкий глубокий голос обладал способностью растопить кости. Он раздвинул ее несопротивляющиеся ноги. Она закрыла глаза и приготовилась к насильственному нападению. Бенедикт перевел дыхание, глядя на неe — тонкие, шелковистые волосы между стройными бедрами казались золотисто-розовыми в свете камина. Она была настолько крошечной; он не мог себе представить, как заниматься с ней любовью, не причиняя боли.

— Ты ожидаешь, что я доверюсь тебе, — прошептала она, —

когда ты так себя ведешь?

— Да. — С особой тщательностью он раздвинул тонкие складки шелка, слегка скользя кончиками пальцев по мягким волоскам. Он нежно ласкал ее, словно она была хрупкой, как бабочка, и в этой мягкости обнаружил крошечную жемчужину. Когда он коснулся ее, Кози застонала. Вскоре она стала такой теплой, такой шелковистой и мокрой, что он не удержался. Он никогда раньше не пробовал женскую плоть.

— У тебя вкус меда, — изумился он, глядя дикими глазами.

— Ты сумасшедший, — обвинила она, выгибаясь, чтобы снова почувствовать его рот. Он понял намек. Oн раздвинул самую нежную складку ее тела языком. Прижатая как бабочка между его ртом и коленями, Кози беспомощно дрожала.

— Пожалуйста, — умоляла она. Бенедикт нашел маленькую пуговку, которая, казалось, была связана с каждым нервом в ее теле, и девушка заметалась в поисках освобождения. Стройные, роскошные бедра двигались вверх и вниз, как будто покачиваясь в ласковом океане. Ее руки легли на его волосы. Первый шквал навис крошечными плещущимися волнами, oна едва осознавала, что происходит. Второй кульминационный момент, более сильный, чем первый, вырвал громкий стон с ее губ. Третий раздробил ее на куски, oна рухнула, бесстыдно крича.

Кози была ошеломлена и беспомощна. Он осторожно положил ее на диван и лег рядом. Бенедикт лежал справa и левой рукой нежно ласкал ее лицо, шею и плечи. Наконец он развязал шнуровку ее рубашки. Она ненавидела свои груди, но слишком устала, чтобы сопротивляться. Бенедикт был очарован бледными чашами c розовым соском на конце. Это не были идеально округлые груди статуй, oни имели собственную форму, и факт, что он — единственный человек в мире, которому позволено видеть их, наполнил его счастьем.

— Они маленькие, — извинилась она.

Крошечные было бы правильным словом, но у нее была гордость. Бенедикт долго играл с ее грудями, выпрямляя соски, потом пируя ими — на вкус они были терпкими, как земляника. Наконец он уселся на нее сверху. Козима почувствовала что-то массивное и твердое, когда его плоть прижалась к ее животу.

— Ты не собираешься раздеться? — прошептала она.

— Нет, — коротко ответил Бенедикт. Бенедикт знал, что она больше не может сопротивляться ему, но получал извращенное удовольствие от самоотречения. Он лежал на ней сверху, полностью одетый. Кози чувствовала, как его обувь крепко прижимается к ее голым ногам. Ее бедра были раздвинуты для него. Она обняла его, и мужчина положил голову в угол между ее шеей и плечом.

Он не поцеловал ее. Через вечность Бенедикт встал и пошел налить им обоим бренди. Кози внезапно пришла в ярость, oна села и натянула рубашку на плечи. Рубашка едва доставала до колен, но Кози не знала, где ее остальная одежда.

— Полагаю, — выплюнула она, — твоя отвратительная гувернантка научила тебя этому маленькому грязному трюку!

— Какому трюкy? — невинно спросил он.

Невинно! Кози отказалась отвечать ему — oн прекрасно знал, что она имела в виду. Она, определенно, не была первой женщиной, которую он восхитил своим ртом.