Правители тьмы

Тертлдав Гарри

Рауну тоже выругался с беглостью сержанта. "Ты прав - мы не можем остаться. Возвращайся со мной в дом и скажи своей госпоже".

Меркела и Пернаваи месили тесто для хлеба, когда вошли Рауну и Скарну. Меркела удивленно подняла глаза. "Почему ты не в...?" Она резко замолчала, когда увидела Скарну за спиной ветерана-сержанта. "Что ты здесь делаешь?" прошептала она, а затем поспешила к нему.

Она двигалась неловко; она, как и сказал Рауну, очень хорошо переносила ребенка. Когда Скарну взял ее на руки, ему пришлось наклониться над ее раздутым животом, чтобы поцеловать

ее. Она была почти такого же роста, как он. "Ты должен уйти", - сказал он. "Альгарвейцы знают об этом месте - или, во всяком случае, могут знать". И он снова рассказал историю Амату.

Меркела ругалась так же ярко, как Скарну. "Дворянам это нравится… Если бы рыжеволосые разбили их, множество людей были бы рады последовать за Мезенцио". Ее ярость заставила Скарну устыдиться собственного высокого происхождения. Прежде чем он успел что-либо сказать, она продолжила: "Да, мы должны уходить. Пернавай, приведи Ватсюнаса".

Женщина из Фортвега кивнула. Она стала достаточно хорошо понимать валмиеранский, даже если все еще говорила на гораздо более классическом каунианском. Она поспешила за своим мужем.

"Нам нужно взять фургон", - сказал Скарну Меркеле. "Пешком ты далеко не уйдешь". Он тоже проклял Амату со всем ядом, который в нем был. Это ни к чему хорошему не привело.

"Так нас будет легко обнаружить, нас будет легко поймать", - запротестовала Меркела.

"Так же хотел бы, чтобы ты умерла на обочине дороги", - прорычал Скарну, и она затихла. Они не столкнулись с отрядом альгарвейцев, спешащих схватить их, когда они с грохотом покидали ферму. Что касается Скарну, то это сразу вывело их вперед в игре.

Шестнадцать

Граф Лурканио поклонился Красте. "С вашего позволения, миледи, я хотел бы пригласить гостя поужинать с нами сегодня вечером", - сказал он. "Дворянин - валмиерский дворянин, если быть совсем простым".

Он был скрупулезен в том, чтобы помнить, что особняк и обслуживающий персонал на самом деле принадлежали Красте. Он был более щепетилен в таких вещах, чем многие из его соотечественников; если бы он предпочел приказывать, а не спрашивать, что бы она могла с этим поделать? Ничего, как она слишком хорошо знала. В этом была суть того, чтобы быть занятым. И поэтому она сказала: "Ну, конечно. Кто это?" Она очень надеялась, что ей не придется терпеть одного из диких деревенских грубиянов, которые, казалось, так любили дело Алгарве. Мысль о валмиерцах, сражающихся под знаменами Мезенцио, все еще вызывала у нее тошноту.

Но Лурканио ответил: "Граф по имени Амату - приветливый парень, как я нахожу, хотя и немного самодовольный".

"О, Амату. Я знаю его, да". Краста не вздохнула с облегчением, но ей хотелось этого. "Он прямо отсюда, из Приекуле. Но..." Ее голос затих. Она слегка нахмурилась. "Я не видела его - или я не помню, чтобы видела его - очень долгое время".

Это содержало невысказанный вопрос, что-то вроде: если он не пришел ни на одно из мероприятий, которые проводились с тех пор, как Алгарве оккупировал Валмиеру, что он делает здесь сейчас? Некоторые столичные аристократы все еще упрямо держались в стороне от людей Мезенцио. Краста задавалась вопросом, как бы Лурканио отнесся к приглашению одного из них на ужин.

"Его

некоторое время не было в столице", - ответил Лурканио. "Хотя, должен сказать, он очень рад снова оказаться дома".

"Я, конечно, должна на это надеяться", - воскликнула Краста. "Зачем кому-то, кто мог бы жить в Приекуле, ехать куда-то еще?"

Лурканио не ответил, из чего она сделала вывод, что он согласен с ней. Хотя ничто другое в Валмиере, казалось, не отвечало, ее чувство превосходства оставалось непобедимым. Она отправилась запугивать повара, чтобы тот превзошел самого себя ради благородного гостя.

"Да, миледи, только самое лучшее", - пообещал повар, его голова покачивалась вверх-вниз, демонстрируя желание угодить. "У меня есть пара отличных говяжьих языков в оставшемся ящике, если они подойдут для основного блюда".

"То самое!" Улыбка Красты была не лишена некоторой злорадности. У альгарвейцев была привычка смотреть свысока на крепкую валмиерскую кухню. Сегодня вечером Лурканио мог бы съесть язык, и ему бы это понравилось - или, по крайней мере, притвориться. Она позаботилась о том, чтобы остальное меню было таким же: жареный пастернак с маслом, квашеная капуста и пирог с ревенем на десерт. "Сегодня вечером ничего лишнего и альгарвейского", - сказала она повару. "Сегодня гость - наш соотечественник".

"Как вы скажете, миледи, так и будет", - ответил он.

"Ну, конечно", - сказала Краста. Пока она не имела дела с Лурканио, ее слово оставалось законом в ее поместье.

Убедившись, что с поваром все в порядке, она поднялась в свою спальню, по пути зовя Бауску. Служанка так и не добралась туда достаточно быстро, чтобы удовлетворить ее потребности. "Мне жаль, миледи", - сказала она, когда Краста накричала на нее, а не за нее. "Моя маленькая девочка испачкалась, и я оттирала ее".

Краста сморщила нос. "Это то, что я чувствую?" она сказала, что было несправедливо: альгарвейский офицер хорошо заботился о своем бастарде, и ребенок был не только бодрым и счастливым, но и обещал хорошо выглядеть. Краста, однако, очень мало беспокоилась о справедливости. Она продолжала: "Граф Амату придет сегодня на ужин, и я хочу произвести на него впечатление. Что мне надеть?"

"Как ты хочешь произвести на него впечатление?" Спросила Бауска. Краста закатила глаза. Насколько она была обеспокоена, имел значение только один способ. Бауска выбрала золотистую шелковую тунику, которая выглядела прозрачной, но была ею не совсем, и пару темно-синих брюк из полосатого бархата со шнурками по бокам, чтобы они сидели как можно плотнее. Она добавила: "Вы могли бы надеть черные туфли на каблуках, миледи. Они придают вашей походке нечто такое, чего в противном случае не было бы".

"В моей походке уже есть все необходимое", - сказала Краста. Но она действительно надела туфли. Они были еще более неудобными, чем брюки, которые Бауска с таким диким удовольствием зашнуровывала, что Краста едва могла дышать. Служанка выглядела разочарованной, когда Краста снизошла до того, чтобы поблагодарить ее за помощь.

То, как загорелись глаза полковника Лурканио, когда Краста спустилась вниз, было само по себе наградой. Он положил руку на изгиб ее бедра. "Возможно, мне следует отослать Амату и оставить вас всех наедине сегодня вечером".