Преданные богам(и)
Шрифт:
Бузин видел много волхвов, и у всех них, вынужденных наблюдать страдания везде, куда их зовут на помощь, в глазах была пустошь смирения и усталости. Одолен не выглядел ни уставшим, ни смирившимся, пусть и брехал обратное. Чужие страды его не угнетали, а злили. Потому он был из тех, кто вместо лечения больных изводил причину болезни. И на болота, видать, для того пошел.
– Ворожея искал?
Осведомленности Бузина Одолен не удивился. Работа у дозорного такая – все примечать. А вот вопрос озадачил. Неужто наличие ворожея подтвердилось, раз о нем в открытую заговорили? Оказалось, подтвердилось.
Еще слухи ходят, что беглую княжну Червику, опозорившую весь род Серысей, видели в городе-на-костях в компании красноволосого волкодава. Говорят, они с Полозами условились, что докажут непричастность ужалок к бедам звериных оборотней. А сами к Жальникам направились.
Подозрительно это. Кому они в итоге преданны? Ведь всем известно, что ужалки давно мечтают троебожие свергнуть и своего Горына-Триглава возвернуть. А волкодав с княжной вызвались это опровергнуть, хотя шли, чтоб подтвердить.
Что еще? Еще берсерков вконец убоялись, после пары новых случаев их одичания и заражения других бешеницей. Стали намордники надевать на них даже не хворых. К волхвам доверие потерялось. Ведь только волхвы знают тайную основу целебных вод, на кою ворожей порчу навел. Значит, они с ворожеем заодно.
На это Одолен лишь выдохнул сквозь зубы, дернув себя за клин бороды. Не сеять же еще большую панику, раскрывая, что их враг Многоликим и Безликим богами избранный? Эдак у него еще, не дай богиня, последователи появятся!
Еще выяснилось, что бешеные из Стрежни козьими тропами проникли в столицу Огнегорного княжества, устроив там то же, что в Тенёте на Равноденствие. А так как берсерков и волхвов в народе отныне недолюбливают, туда согнали знахарей, усмирять зараженных.
Огнегорцы особенно просили о прибытии Цикуты. Младший княжич Чернобурский отличился в Сумеречье, потчуя простой люд своими чудодейственными снадобьями. Задаром. Народ на него теперь едва ли не молился. Да каялся, что «омежником-омежкой» его оскорбляли, ведь теперь один лишь этот «омежка» не давал хрупкому миру рухнуть. Все прочие князьки-то поджали хвосты и трусливо попрятались в своих теремах, болезни испугавшись.
– Ах, да! – закруглился Бузин. – Еще одна из деревень по ту сторону Теснины на зачахшие поля жаловалась. Мол, всходов все никак не родит.
Одолен понятливо кивнул, отодвигая опустевшую тарелку. Отхлебнул брусничной настойки и недобро ухмыльнулся. Как там в народе говорится: война войной, а обед по расписанию? В княжествах ламя знает что творится, всюду разброд и шатание, а все одно: снег сошел, и простолюдины зовут волхвов лечить землю.
Ночевать на постоялом дворе Одолен не остался, как Бузин ни уговаривал. Во-первых, он тревожился, что собравшиеся в дозоре натасканные ищейки и гончие распознают в Багулке волхвицу бога Солнца. Ей-то поди навреди, а вот она здесь запросто камня на камне не оставит. А Одолен терять такой важный и, что главнее, удобный перевалочный пункт не желал.
Во-вторых, до полуночного колокола еще пара часов. Они за это время пару дюжин верст покрыть успеют.
В-третьих, Одолен точно знал, что ежели сейчас ляжет на пуховую перину, подняться с нее утром
Посему они продолжили путь. Багулка вернулась к плетению венка, сыто облизываясь. Одолен раздумывал о том, что Бронец, должно быть, отправился в Жальники добывать то оружие, коим можно разрушить порчу.
Коли он его добудет, а Одолен в курганах-в-степях найдет ворожейский заговор, который надо будет сплести в науз и разрубить, то, может, и сдюжат они с порчей. А ежели нет, так Гармала Гуара рано или поздно найдет варраха и разберется с этим чудищем по-волкодавски. А ежели нет… то где им искать другого ворожея, который может снять порчу взамен варраха, Одолен не знал.
От тяжких дум его отвлекло тихое шипение. Он недоуменно покосился на Багулку, но то была не она. Она завороженно и благоговейно глядела вверх, на освещенный закатным солнцем скалистый выступ. С которого за ними, медленно распрямляя кольца для прыжка, следила серо-коричневая гадюка в два аршина длиной. Ни дать ни взять обыкновенная гюрза, кои в горах, степях и болотах водятся. Даром что крылатая.
Одолен замер, успокаивающе положив ладонь на шею Пеплице, но даже не пытаясь волшбить, чтоб заморозить сердце чудища. Аспида невозможно убить ничем, окромя огня.
Вот и выяснилась причина неплодородных полей по ту сторону Теснины. Это аспид землю ядом оплевал, недаром их зовут «опустошителями земель».
– И какого рожна ты застыла, Гуля? – сквозь зубы процедил Одолен, не отрывая взгляда от чудища. – Ежели не хочешь его жечь из родственных чувств, так хоть шугани его своим волховским огнем!
Лицо Багулки тотчас ожесточилось и покрылось точь-в-точь такой же чешуей.
– Так и с-снала, что ты догадалс-ся!
– Брось этот балаган, ты и не скрывала, что ты волхвица Горына-Триглава. Небось, нарочно, чтоб я отныне с тебя глаз не спускал и оттого не взял другого проводника в курганы. Ведь тебе от меня что-то очень нужно, не так ли?
– Сам додумался, скудоумец, аль «бледнорожая» твоя надоумила? – ядовито огрызнулась Багулка, отворачиваясь к аспиду.
Поднялась на мыски и протянула руку. Крылатая гюрза опробовала воздух около нее языком и с готовностью юркнула в подставленную ладонь. По руке сползла на шею Багулки и свернулась на ней кольцом.
Одолен наблюдал за аспидом с боязнью и отвращением и признавался сам себе, что ни в жизнь этих баб не поймет, не уразумеет и в толк не возьмет. Что ими движет, когда они чудищ на груди пригревают? Жалость? Или, напротив, желание их приручить и ими повелевать?
Ужалкам отчего-то мерещилось, что аждаи и аспиды – благословенные дети Горына-Триглава. На деле же это были заурядные ошибки природы, вылупляющиеся в обычной змеиной кладке, как псеглавцы, рождающиеся у здоровых оборотней.
Но гавкаться из-за нового «питомца» Одолен не стал. Свое уменьшенное отражение эта гюрза все равно не выкинет. А так за аспидом хоть пригляд есть. И то хлеб. Зачастил Одолен с выбором из двух зол.
Через пару дней они сошли с Перевальской теснины. И перед ними во всей красе до горизонта раскинулась степь. Одолен блаженно прикрыл глаза, вдыхая полной грудью терпкий воздух, напоенный горько-медовым ароматом степных трав и еле слышимого дыма.