Преданные богам(и)
Шрифт:
Ворожею Ганька долг уже сполна выплатил. Крысятничал в Потешных войсках, сообщая ворожею обо всех, косо на него смотрящих. И о простолюдинах, и о боярах. Скольких из-за Ганькиных доносов вздернули – не счесть. Пользуясь Ганькиной преданностью, ворожей от многих своих врагов избавился.
А Гармале Ганька покуда долг не вернул. Сдавалось ему, сейчас самое время.
Он вернулся за стол, сел на лавку и снова открыл перепись. Да только не на дне затмения Вдругорядной Луны, что на конец третьего летнего месяца тогда выпало. А двумя месяцами
В столбце имен глаз оцарапало одно, милое сердцу.
– А коли нашего ворожея нарочно записали неправильно? – совсем уж скрипуче просипел он.
Гармала прекратил катать в руках посох, замерев, как паук, караулящий добычу в паутине.
– Знаешь что-то? – он безошибочно выцепил главное. Должно быть, услыхал, как у Ганьки сердце затрепетало, аки птичка в клетке.
– Укротитель сказал, что ворожея-варраха зовут Вёх, – прошептал Ганька, весь обмирая от красочных картин ожидающего его возмездия. – А вёх, он же в простонародье водяная бешеница. Он же омежник. Он же… цикута.
В светелке, забитой берестяными грамотами, повисло тяжелое молчание.
– Имя, от одной травы полученное, еще не приговор, – возразил Гармала.
Да, еще не приговор. Тех же Ромашек-Румянок-Моргунок (что есть лишь разные названия той самой ромашки) по свету бегало немеряно. Однако же…
– Ты в погоню за варрахом в цирке Укротителя кинулся, а вернулся несолоно хлебавши, – напомнил Ганька, сунул руку в лежащий рядом мешок со скарбом и вытащил баночку с желтоватой мазью. – Сказал, что никакого чужого запаха не почуял, мол, варрах обмазался чем-то. Эту мазь мне Цикута сготовил, чтоб бабский дух отбить. Какие-то в ней мужицкие фе… фемо…
– Феромоны, – подсказал Гармала, забирая мазь и тщательно ее обнюхивая. Верхняя губа у него дернулась, обнажая клыки. – Да, знахари они оба умелые. Но Цикута появился в конце второго осеннего месяца, точно в срок, я о том беседовал с четой Великих князей Чернобурских.
Ганька потихоньку начал закипать. Какого рожна волкодав чудище обеляет?
– Так то появился! А родиться мог и раньше положенного срока! – навел он слепого на тумбочку. – Прятали его попросту два месяца, а уж потом миру явили.
Гармала вдруг уронил лицо в ладони.
– Так вот как в стае альф-вожаков омега уродился. Он недоношенный!
– Даром что его батюшка с матушкой оба чернобурки-яломишты. Не смесок он с волколаками, – озадачился Ганька.
– Потому что варрах – его вторая личина, Многоликим богом подаренная, – не отнимая рук от лица пояснил Гармала. – А она ни от каких кровей не зависит. Многоликие, жившие допрежь Скоморошьего бунта, бывали одновременно яломиштами, берендеями и арысями… – волкодав уронил руки меж коленей и сгорбился. – Старею, видать. Варраха под носом… проморгал.
Ганька тускло улыбнулся очередной его насмешке над своей слепотой.
– А ты молодец, – Гармала тоже скупо улыбнулся. – Сгодишься в волкодавы.
Ага, вот только безликого скомороха Дерганца
В окно вдруг постучались. Ганька вылупился на птицу за слюдой.
– Это что? – ошалел он.
– Где? – с серьезной рожей показательно начал озираться волкодав.
– Да вот же! – скабрезно покривлялся Ганька, ткнув пальцем в окно. Распахнув створки, впустил сороку внутрь. И окончательно растерялся. – У нее грамотка при себе… для тебя! Что за чудо? Птица знает, кому она весть несет?
Лицо у Гармалы на миг сделалось таким же растерянным… а потом застыло восковой маской.
– Это не птица знает. А ветер, что птицу гонит. Что в грамоте?
Ганька так ничего и не уразумел, посему послушно принялся читать.
– Сударь-волхв Одолен сообщает, что в курганах-в-степях на могилах варрахов отыскал слова заговора, что целебные воды отравляет. Их он отослал сударю-волкодаву Бронцу, который, насколько ему известно, в Жальниках добыл какое-то оружие, способное порчи и проклятия разрушать.
У Ганьки словно камень с плеч упал. Неужто скоро получится вернуть живой и мертвой воде целебные свойства и раз и навсегда вылечить бешеницу, освободив народ от намордников?
– Не оружие Бронец добыл, – Гармала поднялся, тоже будто воспряв духом… и принялся нудеть, опять Ганьку поучая. – Порча она же не вещь, чтоб ее разрушить. А разрушать сам предмет, на кой она наведена, не всегда сподручно. Особливо ежели это человек. Вот и получается, что самое заковыристое – это порчу сделать вещью, чтоб было что разрушать. Для этого особый науз плетется. Особой ворожейской иглой. Вот ее Бронец в Жальниках и добыл. А разбить науз чем угодно можно, лишь бы силы в руках хватило.
Это вот Ганьке на кой ляд знать? Главное, чтоб сработало, а как – дело десятое! Он скорчил волкодаву кривую рожу и дочитал:
– Еще сообщается, что всех, желающих в снятии порчи подсобить, ждать он будет у пещеры Последнего вздоха, – Ганька скривился – название-то какое жизнерадостное! – Это где?
– На восточной оконечности Огнедышащих гор, – откликнулся Гармала, подбирая посох и направляясь к выходу. – Я сообщу об этом Сероволку и Рыжелисиц. Заодно и об объявившемся волхве Горына-Триглава. Ты покуда прибери тут.
Еще и волхв бога Солнца? Час от часу не легче!
Ганька выпустил сороку и разложил грамоты с переписями населения по местам. Поясницу немедля заломило. Новолуние же, так его растак! То-то Ганька такой сопливо-слезливый. С кряхтением усевшись на лавку, уперся лбом в стол и потер ноющий живот. Тяжко быть девкой… да…
На ее макушку до боли знакомым жестом опустилась мужская ладонь, нежно огладив короткие вихры.
– Совсем ты себя не бережешь, Ганя, – ласково попенял ей сладкий, точно патока, голос. – Шутка ли, четверо суток не спать? Измоталась вся, поди…