Преданные богам(и)
Шрифт:
Как несправедливо, что столь благодатный край приютил жестоких кочевников, ни месяца не проживающих без кровопролитных Свар.
Тракт убегал вдаль полосой твердой земли, но Одолен, помня просьбу Бузина, сошел на тропку, ведущую к одной из подгорной деревушек, здесь, по счастью, еще населенных огнегорцами. Относительно миролюбивыми. По сравнению со степняками.
Пеплицу он оставил позади, с Багулкой, от греха подальше. Ежели и была у восточных народов роднящая их черта, так это безоглядная любовь к лошадям. Эдакую изящную серую в яблоках красавицу уведут
Деревня являла собой десяток серых каменных домов, растущих на горном склоне, как грибы. Вдали белыми облаками паслись отары овец.
Надобное поле Одолен приметил издалека. Посреди серебристо-зеленого, идущего волнами на ветру, моря ковыля, мятлика, таволги и полыни оно выглядело, как гниющий буро-желтый струп.
Отыскав старосту из красных волколаков, сообщил, что поле попортил аспид и что земле через пару месяцев понадобится новый таласым. Сговорился в цене, выпросил молодого ягненка и отправился на капище. Судя по тому, что старик в овечьей телогрейке и с кольцами в крючковатом носу отдал плату целиком, он желал, чтоб волхв убрался с глаз его долой как можно скорее. Правду Бузин сказал, совсем доверие к слугам Луноликой растерялось.
После молитвы волхва над зарезанным на капище ягненком, с горных пиков стали спускаться тучи. Одолен заторопился, по-кошачьи не желая мокнуть. В центре поля закопал ягненка, погрузил пальцы в сгнившие побеги овса и снова забормотал молитву, щедро поливая почву волшбой.
После дождя будет как новое. Останется его перекопать, заново засадить… и захоронить оборотня для нового таласыма-хранителя, что чудищ отгонять будет.
Багулка ждала его, нервно стреляя языком.
– Убираемс-ся отс-сюда! – она первой запрыгнула на Пеплицу, втянув Одолена следом. – Здес-сь открываетс-ся козья тропа!
Сучья мать! Пеплица рванула с места в карьер. Мир смазался. В нос ударил резкий запах соли.
Второй весенний месяц,
межевая неделя
Солончаки
По солончаковым пустошам, что раскинулись посреди степей, они блуждали третий день кряду в попытках отыскать Тракт. Поначалу казалось, что ничего сложного в том нет. Иди себе на северо-запад, в ус не дуя, и рано или поздно непременно выйдешь к курганам. Но вышли они к кочевому стойбищу каракалов-арысей.
Волхвов кочевники не признавали. Однажды, во время очередной Свары, каракалы и корсаки слишком уж распоясались. Поначалу друг с другом сшиблись, а после, ошалев от крови, накинулись на деревни Огнегорного и Барханного княжеств. Этого волхвы, границы оберегающие, не стерпели. Обратились к князьям за добром на противостояние налетчикам, да и ударили единодушно зазорной волшбой.
Кабы не указали они кочевникам место, сидеть бы барханцам да огнегорцам под игом, как четыре сотни лет назад. Да только дорого та зазорная волшба обошлась. Орду остановить – это не одному берсерку сердце заморозить. Тут очищающими обетами не обойтись. Тут полноценную жертву Луноликой надобно принести. А пожертвовать ее слуги во славу хозяйки могут
Жизни свои волхвы тогда положили во спасение народа. Зато степняки с тех пор в сторону княжеств даже смотреть боятся, только меж собой отныне воюя. Да волхвов Луноликой ненавидят люто. Вместо них ведуний да наузников почитают.
Дозорные каракалов-арысей приметили путников загодя. А путники – когда те уже неслись им навстречу на своих коренастых, мохнатых лошадях. Выглядели те, может, и несуразно, зато выносливости им было не занимать. От всадника на такой лошади, сидя на Пеплице, уставшей от двойного груза, не сбежать. Одолен уже приготовился было к зазорной волшбе, но тут нежданно вперед вышла Багулка.
– Прибереги силы для вашего ворожея, – шикнула она и вскинула к облачному небу руки, сжимая шест. Аспид на ее плече, будто передразнивая, распахнул серо-коричневые крылья и гордо выпятился.
Ветра, непрестанно гуляющие по степи, потянулись к волхвице. Нехотя, огрызаясь на посмевшую их приручить человечью девку. Задрали подол рубахи, дернули перья и черепа в золотых волосах, хлестнули ими Багулку по лицу.
А она лишь улыбнулась с лукавым торжеством. Также, как в тот день, когда соблазнила Одолена баснями о полозецких сокровищах под Жальниками. И когда он поделился с ней, как именно хочет за мать отомстить. И недавно, когда хвасталась, что за бога просватанная. Улыбнулась и притопнула ногой, как на щенка нашкодившего.
Догадавшись, что происходит, Одолен вскочил на Пеплицу и погнал ее прочь. Багулка уперла руки в боки кренделем, и другой ногой землю тюкнула мыском, пяткой и снова притопнула. В ладоши хлопнула и заново: руки в боки, мысок, пятка, прыжок. И быстрее.
Народные «два притопа, три прихлопа» выходили у нее гибкими и плавными, словно танец кобры под барханскую дудочку. Одолен понял, что глаз от высокой, мосластой фигуры, пляшущей под вой ветра и перестук костей в волосах, оторвать не в силах. Хоть и не ворожит, а все одно морочит, гадина!
Степняки приближались. Уж и видны стали шашки наголо, а Багулка вдруг с разгульным «иэх!» оттолкнулась ногой и раскрутилась веретеном. Ветра, вокруг нее метущиеся, потянулись следом… и столкнулись.
Что бывает, когда студеные воздушные течения с жаркими встречаются, Одолен знал. В городе-на-костях тому учили, рассказывая об опасностях, поджидающих купцов в пути. Но сам он того не видел никогда. Явление, несущее смерть, завораживало как змеиный танец, не дающий добыче двинуться с места.
В резко потемневшем небе разверзлась облачная воронка. А к земле потянулся хобот смерча, вздымая тучи песка, пыли и листьев. Багулку прочь из него вытолкнули щупальца ветра и вытащил аспид, которого она ухватила за хвост.
Еле ноги унесли. Вот и получилось, что отныне их путь на северо-запад к курганам варрахов то и дело петлял, огибая кочевые стойбища. Третий день уж петлял. И ежели благодаря изредка забредающим в Солончаки зайцам, суркам, сусликам, косулям и куропаткам с добычей пропитания трудностей не было, то вот запасы воды скудели.