Преданные богам(и)
Шрифт:
Черва осторожно вышла из-под навеса и жадно огляделась. Здесь все было другим. Непривычным. Чужим.
Солнце ярче и жарче. А небо, напротив, бледнее, будто вылинявшее. Вместо сырой земли – сухой песок. Вместо елей – стрелы кипарисов. Вместо берез и кленов – пальмы. Дома все светлые, известняковые. На плоских крышах ковры и подушки разбросаны, ведь дожди здесь редки, а люди на них в кости играют.
Люди тоже другие. Как один смуглые и поджарые. Те, что русые – сервалы, шакалы и фенеки. Черноволосые полозы. У иных на плечах (спаси Луноликая!) змеи. О нескольких
В тягучем воздухе пахло амброй, камфарой и сандалом, кои были известны Черве по противотравам, а еще персиками, финиками и инжиром, опробованными ею раз в жизни, в гостях у княгини Рыжелисиц в Вольске. И слегка несло навозом, куда уж без него в городе.
Как мирно в землях без бешеницы и одичания. Черве вдруг впервые до зуда в клыках и когтях захотелось помочь очистить родину от заразы.
– Надевай, – из толпы вынырнул Бронец с шелковыми белыми шальварами и платом, замшевыми рукавичками и сапожками с загнутыми носами в руках.
Черва фыркнула, но нос воротить не стала. Наряды и украшения она любила всем сердцем, а распознать дорогие ткани и сложные наузы могла с первого взгляда. Скрывшись за Норовом, оделась, делая вид, что не замечает косого взгляда голубых глаз горца.
Рубаху оставила навыпуск и неподпоясанной, на барханский манер. Напоследок укрылась платом так, что на виду остались только глаза. Не столь из уважения к местным традициям, сколь попросту чтоб не обгореть, как чернавка. Хотя мучительно хотелось им уподобиться и остаться в одном сарафане на голое тело. А полы его подоткнуть за пояс, срамно оголяя ноги. Но негоже барышне облезать гюрзой.
Деньги Черва Бронцу не предлагала. Во-первых, сердцем чуяла – не возьмет. Во-вторых, будучи девицей на выданье, она умела с достоинством принимать подарки. Матушка учила.
Взяв под уздцы жеребцов, они направились вперед по широкой песчаной улице, ведущей к воротам. Черва честно пыталась не глазеть на шелка, злато и каменья, выложенные перед купцами, но получалось из рук вон плохо. Подумать только, столько лет военной выучки и попыток доказать батюшке, что она молодец не хуже братьев, а девку из нее вытравить так и не удалось!
Бронец ее отчего-то не торопил. Напротив, глядел все радушнее и жарче на ее бабские оханья и аханья над «цацками».
Ворота оказались напротив чересчур скоро. Но Черва дала себе слово, что обязательно вернется сюда на выучку, и запрыгнула на Норова, покидая город-на-костях. Кстати…
– Отчего он так называется? – Черва удивленно вскинула брови, оглядываясь на город. Она-то себе представляла улицы, мощенные костьми.
– Тут были впервые найдены скелеты древних ящеров, – пояснил Бронец, доставая оселок и принимаясь затачивать бердыш, правя Лиходеем коленями. – Тех, что до оборотней в Подлунном мире обретались. Видел я один скелет в Полозецких палатах, ух, и громадная зверюга была! Одна только челюсть в два аршина! Ужалки полагают, что их Горын-Триглав одним из тех ящеров был.
Занимательно.
На душе заскреблись кошки. Точнее, внутренняя рысь. А перед теми ли людьми она хвостом пол мела и бисер метала? Все ее прежние знакомства померещились вдруг такими незначительными по сравнению с этим грубым, невежественным, чутким, искушенным охотником на чудищ. Но тут ей открылся такой вид, что дух захватило, и все раздумья отошли на задний план.
Здесь тоже были горы. Далеко не столь высокие, как Огнедышащие, и куда как светлее, но все же горы. Серые сланцевые. Белые известняковые. Присыпанные рыжим песком, они местами были смяты в складки и оттого напоминали кожу тех самых древних громадных ящеров. Словно сам Горын-Триглав сошел на землю и здесь нашел свое последнее пристанище.
По глинистым понижениям между грядами песков карабкались хлипкие акации и цвел белыми звездами вечнозеленый мирт. Сквозь щебень под копытами коней продирались кусты буро-зеленой лебеды, усики бежеватого прутняка и метелки гребенщика, усеянные розовыми соцветиями. Меж ними выискивали зерна пестрые рябки, похожие на коричневых голубей.
Краем глаза Черва постоянно улавливала движение песков то тут, то там. Всяких грызунов, змей, ящериц, пауков и прочих гадов здесь сновало немеряно. За ними с треском и свистом охотились серо-голубые сорокопуты. Высоко в вылинявшем небе кружили грифы.
В ущельях прятались разрушенные сигнальные башни времен Свержения Полозов. Глыбы известняка, из коего они были сложены, пожелтели и раскрошились. Солнце светило сквозь обрушившиеся зубцы и узкие бойницы и отражалось в колоколах звонниц, покореженных древней волшбой и ворожбой.
Козьих троп здесь не было, но Черве впервые понравилось кочевое путешествие. Должно быть, сказалась неделя заточения в каменном мешке. Или попросту Барханное княжество, несмотря на все существующие в нем запреты, из-за его отличности и инаковости лучше прочих земель отвечало ее представлениям о свободе.
Бронец загодя почуял оазис, и на ночлег они остановились под сенью пальм и цветущих олеандров. Все бы ничего, кабы ему не пришло в голову освежиться.
Пускай у горцев не принято стыдиться обнаженных тел. Пускай он думал, что она уже спит и видит десятый сон. Пускай. Все равно в том, что отныне крепкое, перевитое жилами и шрамами тело волкодава не выходит у нее из головы, единственно его вина!
И вовсе она не подглядывала! Приличным барышням негоже варварами… любоваться. И увлекаться. А кому в безлюдной пустыне есть дело до приличий? Ох, помилуй Луноликая, что за срамные мысли!
Через пару дней горы остались позади. Вокруг простирались пески.
Ветер наносил барханы в пять человеческих ростов высотой и непрестанно шелестел песчинками. Неуютный звук. Черве мерещилось, что это был шепот самого времени. Изредка на горизонте появлялись цепочки верблюдов. То ли караваны, то ли миражи. Неприятное зрелище.