Предсмертные слова
Шрифт:
Знаменитый американский антрепренёр, «отец шоу-бизнеса» и мультимиллионер ФИНЕАС ТЕЙЛОР БАРНУМ тоже. «Ну, какие там у нас сегодня кассовые сборы в Медисон Сквер Гарден?» — спросил юную жену девяностолетний хозяин «Величайшего в мире шоу Барнума», «Непревзойденного цирка Барнума» и «Американского музея Барнума». Когда врачи сообщили ему, что сердце его отказывает, он только развёл руками и принялся за дело: составил завещание, написал всем друзьям прощальные письма, принял тех, кто мог приехать, со всеми держался легко и весело. Бормоча: «Никому нельзя доверять», набросал краткий сценарий прощальной церемонии и даже завизировал эскиз собственного надгробного камня. И последними его словами были опять же: «Какие у нас там кассовые сборы сегодня?»
Вот и первая леди Аргентины ЭВА МАРИЯ ДУАРТЕ ПЕРОН туда же. «Падре! Я вернусь и стану миллионами ворочать… И знаете, такой рай мне бы понравился…» — произнесла со смертного одра тридцатитрехлетняя жена президента Хуана Перона. О каких ещё миллионах говорила она перед смертью? Нищая девчонка с ранчо, певичка на провинциальных подмостках и исполнительница вторых
Вскорости покончил самоубийством брат Эвы ХУАН ДУАРТЕ. Его коленопреклонённое тело в одном нижнем белье и носках нашли в спальне фешенебельной квартиры. Пиджак, брюки и рубашка, тщательно выутюженные и аккуратно сложенные, лежали на ночном столике. В ногах Хуана на залитом кровью ковре лежал револьвер 38-го калибра. Посмертная записка была адресована президенту Аргентины генералу Хуану Перону: «…Я пришёл с Эвой, и я ухожу вместе с ней… Простите меня за мой почерк, простите меня за всё».
Сам же президент Аргентины ХУАН ПЕРОН, «бессмертный вдовец», пережил Эвиту на 21 год. В июне 1973 года он сильно простудился, выступая перед народом с балкона Casa Rosada, и его речь сочли последним прости: «Во мне звучит самая замечательная музыка из всех, которые я только знаю, это голос аргентинского народа». На следующий день президента посетил армейский капеллан и причастил его. Но ночь прошла, на удивление, спокойно, и утром Перон проснулся в здравии и хорошем настроении. «Я выпью чаю», — сказал он своей второй жене Изабель, «президенту в юбке», и за чаепитием довольно живо поговорил с ней о делах. В 10 часов она ушла на заседание кабинета министров. Народ в это время праздновал на улице День перониста. Неожиданно сверху послышался голос горничной: «Доктора, скорее доктора! Генералу плохо!» Доктор Таиана нашёл Перона разметавшимся по постели. «Я умираю», — только и успел сказать генерал врачу, прежде чем потерял сознание. Массаж сердца ничего не дал. Позвали лейб-знахаря Лопеса Рега. Тот обхватил холодеющие ноги президента и произнёс невнятные слова заклинания. Фараон не ответил. «У меня не получается… Я не могу… — бормотал Лопес. — Десятки лет получалось, а сейчас нет».
А вот русские всё больше пеклись о вечном.
НЕИЗВЕСТНЫЙ НАШ СОЛДАТ, умирающий от ран на Великой Русской равнине, прошептал своему собрату по оружию: «Посмотри, как вокруг всё красиво…»
Во втором часу пополудни 7 сентября 1812 года князь ПЁТР ИВАНОВИЧ БАГРАТИОН, став лично в голове 2-й Гренадерской дивизии, повёл её в блистательную контратаку против наступавших колонн маршалов Нея и Мюрата. «Вперёд, братцы, вперёд! В штыки! Ура!» — ободрял он своих гвардейцев. А свитским сказал: «Здесь даже и трус не найдёт себе места». Усиленная артиллерия французов встретила атаку Багратиона убийственным огнём, и на правом склоне Семёновского оврага он был ранен «черепком чинёного ядра» (осколком гранаты) в левое бедро. Несколько дней спустя, уже в имении своего друга Бориса Голицына, в деревне Симы, куда генерал от инфантерии «был отправлен для пользования», он спрашивал своего слугу, итальянца Батталью: «Слушайте, Сильвио… Я должен знать… Отвечайте… правду!.. Москву не отдадим?.. В чьих руках Москва? Ну! Скажите правду, правду скажите». Слуга солгал: «Русская Москва… Клянусь ключом апостола Петра!.. Русская!.. Русская!..» И Багратион, которого Наполеон считал лучшим полководцем России после Суворова, сказал, повалясь на подушки: «Спасибо, Сильвио!.. Довольно!.. Теперь можно спокойно умереть. Нет, не от раны умру я, а… от Москвы!» Он отказался принимать лекарства: «Довольно! Вы всё то делали, что могли. Теперь оставьте меня на промысел Всевышнего. Бог мой! Спаситель мой!..» И с этими словами любимец русских солдат умер от гангрены, против которой тогдашние врачи оказались бессильны.
«Каналья! Каналья!» — билась в истерике княгиня ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА БАГРАТИОН, вдова князя Петра Багратиона, ставшая после его гибели любовницей австрийского канцлера Меттерниха. Ей только что сказали, что парижский торговец и банкир Шарль Тернисен сбежал с её фамильными бриллиантами,
«Как там империя?» — спросил умирающий король Англии ГЕОРГ ПЯТЫЙ у вошедшего в его спальную комнату слуги. «Отец всех подданных» листал утренний выпуск газеты «Таймс», но не в силах был прочитать и строки. «Чувствую себя очень усталым», — пожаловался монарх. Понедельник, 20 января 1936 года, стал последним в его жизни. Но тихо умереть ему не дали. В полдень возле его постели собрались трое членов Тайного Совета империи, которых он встретил «радостной улыбкой». На нём был халат, расписанный яркими цветами. Короля подняли и усадили в покойное кресло. К креслу подвинули переносной столик, на котором лежал документ — его-то и должен был подписать Георг. Лорд-председатель зачитал документ, и король твёрдо сказал: «Принято». Опустившись перед ним на колени, лорд-председатель пробовал помочь королю подписать документ, направляя и перекладывая перо то в правую, то в левую руку монарха. И хотя король пытался подчиниться тому, но силы его оставляли. «Джентльмены, мне очень жаль, что заставляю вас ждать, но я не могу сосредоточиться», — вздохнул он. Наконец, через несколько минут, ему всё же удалось нацарапать две пометки, которые, пожалуй, и можно было принять за буквы «К» и «G» («Король Георг»). Тогда, и только тогда умирающий король мог снять с себя груз государственной ответственности. Тайные советники в слезах тихо направились к двери. Король проводил их «знакомым кивком и улыбкой». Его взгляд, его последнее «прощай» были «отмечены заботой». Последний бюллетень из дворца гласил: «Смерть тихо пришла к королю в 11.55 вечера».
«Господин президент, вы не можете пожаловаться на то, что Даллас не любит вас», — оборотилась к ДЖОНУ КЕННЕДИ жена губернатора Техаса, Нелли Конналли. Действительно, улицы города, по которым двигался президентский кортеж, были запружены народом. «Справедливо сказано», — согласился с ней Кеннеди, взмахом руки приветствуя добрых людей Далласа, и в этом самый миг пуля наёмного убийцы, Ли Харви Освальда, ударила его сзади в шею. А вторая, уже смертельная, разорвала ему правую часть черепа. Открытый лимузин президента «Линкольн Континентал» проезжал в это время по Элм-стрит, мимо книжного склада, из окна которого на шестом этаже и раздались роковые выстрелы. Освальд, добрый человек из Далласа, стрелял в Кеннеди из старой-престарой винтовки «Маннлихер-Каркано», но очень метко. Часы на площади Дили Плаза показывали 11 часов 37 минут утра. Была пятница, 22 ноября 1963 года. Кеннеди стал вторым и пока последним президентом США, которого похоронили на Арлингтонском кладбище. Первым был Уильям Тафт.
Субботним утром 2 июля 1881 года 20-й президент США ДЖЕЙМС ГАРФИЛД прогуливался по почти пустынному перрону железнодорожной станции Вашингтон-Балтимор в ожидании нью-йоркского экспресса. Неожиданно бородатый, невысокого роста мужчина в потрёпанной одежде подошёл к президенту сзади, выхватил револьвер и дважды выстрелил ему в спину. «Он, должно быть, сумасшедший, — простонал упавший на платформу Гарфилд. — Никому, кроме сумасшедшего, не пришла бы в голову такая странная мысль. Чего же он, собственно, хотел-то, стреляя в меня?» Убийца, некий Чарльз Гито, на самом деле, оказался психически нездоровым, но он знал, зачем стрелял в Гарфилда. Он хотел, чтобы кресло в Белом доме занял вице-президент Честер Артур. Умирая, Гарфилд попросил: «Перевезите меня из Вашингтона в какой-нибудь городок на берегу океана. Хочу напоследок надышаться свежим морским воздухом». Нет, надышаться уже не успел.
В 9 часов утра 7 июня 1927 года полномочный представитель СССР в Польше ПЁТР ЛАЗАРЕВИЧ ВОЙКОВ приехал на Главный вокзал Варшавы проводить в Москву Аркадия Розенгольца, посла СССР, выставленного властями из Лондона. В привокзальном буфете дипломаты выкушали по чашечке кофе «по-варшавски» с эклерами и вышли на перрон к стоящему под парами скорому поезду Берлин-Варшава-Москва. «Чтобы узнать страну, надо прожить в ней несколько лет, Аркадий…» — говорил Войков коллеге, когда они подходили к спальному вагону экспресса. И в этот самый миг раздался револьверный выстрел, а за ним ещё пять. В спину Войкова стрелял из револьвера системы «маузер» девятнадцатилетний эмигрант из Вильны, крестьянский сын, гимназист и корректор газеты «Белорусское слово» Борис Коверда. Посол успел достать из кармана свой личный «браунинг» за № 80 481, обернулся и начал отстреливаться, но очередная пуля в левый бок свалила его, и он упал на руки подбежавшего полицейского околоточного. Склонившемуся над ним Розенгольцу он пожаловался: «Тяжело лежать на спине… Посадите меня… Вызовите двух профессоров…» Но имена профессоров произнёс уже неразборчиво. В карете «скорой помощи» Войкова доставили в госпиталь Младенца Иисуса, где он, придя на короткое время в сознание, отдал приказание сотруднику посольства: «Спаси бумаги… и ключи полпредства… они при мне…» И скончался в 10.40 того же дня в присутствии министра иностранных дел Речи Посполитой Залесского.
Ближе к вечеру 15 октября 1959 года в подъезд пятиэтажного дома № 7 по Крейтмайрштрассе в Мюнхене вошёл некто Стефан Попель, один из двух жильцов, живущих на площадке второго этажа. С пакетом помидоров в руках он поднялся по каменным ступенькам к своей квартире и вставил ключ в замочную скважину. Но, странное дело, замок и не думал поддаваться. «Смотрите-ка, никак у вас замок сломался!» — окликнул Попеля незнакомец со свёрнутой газетой в руках, неизвестно откуда появившийся за его спиной. Попель повернулся: «Да нет, всё нормально. Но кто вы?..» И незнакомец (а это был офицер КГБ Богдан Сташевский) выстрелил ему в лицо капсулой с зарядом цианистого калия. Попель пошатнулся и ухватился за перила лестницы, ноги его подкосились, и он упал на пол лестничной клетки. Врачи вскоре прибывшей кареты «скорой помощи» хотели было признать смерть Стефана Попеля от сердечной недостаточности, если бы настоящее имя его не было СТЕПАН АНДРЕЕВИЧ БАНДЕРА, а он сам не был бы руководителем «Украинской повстанческой армии», воевавшей во время Второй мировой войны на стороне нацистской Германии.