Прикосновения зла
Шрифт:
— Я знаю, что говорят про вас, островитян, — усмехнулся поморец. — Особенно про вашу любовь к мужским и овечьим задницам. Любопытно, как вы отвечаете на эти оскорбления?
— Я не посмею такое повторить… — раб пошёл за господином через просторный холл, к украшенной резьбой лестнице.
— Давай, мне интересно послушать, — Мэйо поставил ногу на ступеньку.
— Мы… говорим о поморцах… Козлотрахи. Сношатели протухшей рыбы. Мягкозадые.
— Открыть тебе один секрет?
— Да, хозяин.
— Я
— Ваши взгляды… очень смелые. Наверно, их мало кто разделяет…
Мэйо тряхнул волосами:
— Меня давно записали в сумасшедшие. Но истина только одна. Если ты ударишь, я почувствую боль. Если ударю я, тебе тоже будет больно. Умнее держаться вместе, а не испытывать друг друга на прочность.
— Меня учили подчиняться, терпеть. Лежать лицом в грязи и смешиваться с этой грязью. Я поверил, что иначе нельзя, что так правильно.
— Можно иначе, — нобиль протянул руку, предлагая пожать запястья. — Не идти протореной тропой общих заблуждений, а выбрать свою дорогу.
— Стать… вашим другом?
— Моим лучшим другом.
Нереус дотронулся до локтя Мэйо, как было принято у геллийцев:
— Это честь для меня, господин.
— Вне дома и официальных сборищ можешь звать меня по имени.
— Я не смогу.
— Ты только что нар"eк меня мягкозадым козлотрахом. Неужели так трудно выговорить «Мэйо»?
— Нет, не трудно.
— Тогда скажи!
— Я рад стать твоим другом, Мэйо.
Глава седьмая
Никогда не посещавший элитные бордели геллиец с интересом осматривал комнату. Потолок был невысок, окно совсем крошечное, зато деревянное ложе с резными опорами могло вместить дюжину алчущих плотских утех блудниц.
Мэйо стащил с себя одежду, разбежался и прыгнул на кровать:
— Я поскачу на этих кобылах во славу Веда!
Нереус разделся и аккуратно сложил вещи:
— Мне тоже помолиться?
— Как хочешь.
— Я толком не знаю местных обычаев…
С легким хрустом отворилось поворотное кольцо в потолке и на раба полетели розовые лепестки.
— Представление начинается! — обрадовался нобиль.
Комната стала заполняться сладковатым дымом.
Геллийца охватило возбуждение.
— Это горит эбиссинская трава, усиливающая влечение, — пояснил Мэйо, бесстыдно оглаживая свои чресла. — От неё встаёт даже у мертвецов!
— Она ведь запрещена… — сказал Нереус, прикрывая ладонью срамное место.
— В приличных домах — да. Но только не здесь!
Позвякивая браслетами и пританцовывая, в комнату зашли семь девушек.
— Число,
Нереус мысленно прикинул стоимость такого веселья: сумма получилась внушительной, почти вдвое больше годового заработка лихтийского рыбака.
— Левая! — Мэйо указал на пышнобедрую афарку.
— Правая! — Нобиль махнул рукой в сторону эбиссинки со множеством косичек на голове.
— Правая пристяжная! — Поморец кивнул широкоскулой северянке.
— А ты, сладкий персик, — Сын градоначальника улыбнулся трясущей загорелой грудью итхальке, — становись моей левой пристяжной. Нереус, собирай свою тригу и помчались!
От запаха духов и благовоний у невольника голова шла кругом. Он выбрал головной «лошадкой» поморскую брюнетку, а по бокам разместил двух рыженьких землячек с аппетитными формами.
— В запряжку, кобылки! — громко приказал Мэйо.
Со смехом и весёлым ржаньем блудницы полезли на ложе.
Они встали на четвереньки, прижимаясь друг к другу блестящими от масла бедрами, образовав подобие квадриги и троеконного прогулочного экипажа.
— Рысью, длинногривые! — скомандовал нобиль, шлепнув по ягодицам афарку и эбиссинку. — Мой персик, не слушается вожжей! Персику нужен длинный кнут!
— И-го-го! — протяжно выкрикнула итхалька, подыгрывая Мэйо, берущему её сзади.
Нереус оперся на податливо выгнутые поясницы островитянок, неспеша проникая в горячее лоно поморской распутницы.
Стон наслаждения сорвался с её губ, и невольник решил действовать смелее.
— Погоняй их плетьми! — посоветовал Мэйо и тотчас показал, что имеет ввиду.
Он ввёл палец между откляченных бёдер афарки:
— Резвая вороная кобылка! Как тебе однохвостая плетка?
— И-го-го!
— Испробуем двухвостую!
Два пальца нобиля ритмично двигались в охотно отзывающейся на это вторжение блуднице.
— Пора прокатиться галопом! — заявил нобиль. — Нереус, готовь треххвостку! Всыпь им как следует!
Геллиец полностью отдался этой дикой скачке, потеряв себя в бешеной круговерти ладоней-вожжей, пальцев-хлыстов и дико жаждущего разрядки кнута.
Наигравшись в наездника, Мэйо потребовал от шлюх оральных ласк, пообещав щедро напоить божественным молоком самую старательную. И, разумеется, сдержал слово.
Удовлетворив во славу Дэйпо свою тригу, Нереус без сил упал спиной на подушки.
— Мой дед, — сообщил нобиль, давая себе короткую передышку. — Мог за ночь утолить любовный голод семнадцати похотливых красоток! Нам есть к чему стремиться, геллиец!
— Пусть вовеки не померкнет его слава…
— Ерунда! Я дождусь самой долгой ночи в году и поимею два десятка блудливых кобылок! Начну с моего персика!