Прикосновения Зла

Власов Сергей

От неприятных воспоминаний Мэйо еще больше разнервничался. Его плечи непроизвольно затряслись:

– Вот ты стоишь, клейменный раб, а я сижу у твоих ног с душой, опутанной цепями. Мужчина, Всадник, или по-прежнему бесправный мальчишка под бдительной опекой мудрого родителя? Он требует слепого послушания и… поступков. Но разве возможно великое деяние без воли и свободы духа?! Поверь мне, легче камню научиться плавать, чем убедить отца, что я способен жить не по его указке. Невеста… Дура! Из-за нее приходится терпеть все ухищрения Кальда. Зубря Устав, стуча по деревяшкам и шагая строем, тупеешь хуже, чем от бесцельного лежания на клинии. Зато в почете дисциплина! Все бытие – от одного приказа до

другого. А слово поперек: и ты уже ешь стоя, без пояса, полуодетый, таскаешь камни, бревна, рубишь солому. Молчи, терпи, и будет отпуск в Тарксе. Где ждет Хонора, для которой я – полудикий, строптивый конь. Ее обласканная игрушка. Уж лучше платить гетерам, чем состоять в подобных отношениях. Любовь за деньги не причиняет боли, а власть развратной женщины искупает в ней сполна. Ты не поймешь, о чем я говорю. Раб ублажает господина по приказу. Лишь благородные способны к безнадежной похоти и эти цепи надевают сами. Так принято. У Сефу тоже есть подобная страстишка. Я даже знаю ее имя. Царевич, мой эбиссинский побратим – достойнейший из нобилей, однако склонен распоряжаться как старший родственник, довлеющий над младшим. Его забота бесценна. Она обязывает. Да, если Сокол призовет меня воевать рядом с ним в пустынях, придется плыть туда и обнажить клинок. Все эти кандалы звенят и днем, и ночью, лишая покоя. Я хочу сам избрать дорогу, но словно заблудился в лабиринте…

Чуть успокоившись, Мэйо шумно втянул носом воздух:

– Сегодня – твой день, потрать его на какую-нибудь смазливую девчонку. Я не вскрою вены, подобно несчастному Плато, не кинусь камнем вниз. Моя душа всегда противилась убийствам. К тому же, за такой поступок придется извиняться перед родителями и сестрой. О, если бы Виола знала, каким чудовищем стал ее добрый брат, то прокляла бы меня у священного алтаря!

– Ваш недуг… – попытался возразить раб, однако юноша не позволил.

– Удобнейший предлог! Для оправдания шалостей, что я частенько устраивал на потеху сестре и матери, беззастенчиво обманывая отца, оскорбляя людей и Богов. Довольно лицемерить, мои проступки – мне и отвечать. Дом Морган связан кровью с самим Ведом. Мы – наследники владык подводного царства, и редко болеем теми хворями, что поражают исконных жителей суши.

– Позвольте спросить, хозяин…

– Говори!

Мысленно коря себя, Самур все-таки решился перейти запретную черту:

– Вы сказали, будто островитянин заслужил свободу. Как это вышло?

– Он никогда не пытался надеть на меня цепи, – Мэйо поднялся и, развернувшись к Самуру, горячо зашептал. – Перед тобой измученный жаждой глупец, что требовал у неба дождя, не замечая текущего рядом чистого родника. Я думал, будто счастье – в боевом братстве, но оно развеялось от первого порыва ветра, а после разгульных пиров и оргий остается лишь тяжелая голова и горечь во рту. Дома мы с Нереусом много беседовали о будущем, судьбе и мечтах. Мне хотелось через философию познать естественную суть вещей, отправиться в странствия, встретить достойную девушку. Жестокий Рон-Руан стал клеткой, в которой я мечусь, бросаясь из одного угла в другой. Мой верный раб считал меня хорошим человеком. Теперь, наверное, клянет…

– Я думал, что вы озлились на весь мир из-за потери лошади. У вас их – табуны. Неужто не нашли б другую? Совсем не к месту затеяли браниться с отцом. И вот сидите тут, терзаетесь виной, хотя красивыми словами не начерпать воды. Не знаете, как сделать ковш, так выдумайте, где его достать. По мне, мужчина – тот, кто может разобраться с проблемами, а мальчики их только создают.

Нобиль обиженно поджал губы и вдруг разразился смехом:

– О, я слышу речи человека!

– Рабу достаточно быть сытым, в тепле и чтоб хозяин не бранил, – Самур чуть наклонил голову,

стараясь таким образом подчеркнуть свой низкий статус. – Хотите, я спущусь и приведу сюда вашего геллийца?

Вспышка молнии озарила растерянное лицо Мэйо.

– Так мне пойти за ним? – с нажимом уточнил невольник.

Благородный юноша кивнул.

Не мешкая, раб уцепился одной рукой за конек, а с помощью другой балансировал на скате крыши.

– Подожди! – в голосе поморца отчетливо прозвучал испуг.

Мэйо напряженно разглядывал толпы невольников на городских улицах. Долетавшие оттуда крики более не казались радостными воплями захмелевших гуляк. Что-то шло не так.

– Самур?

Меченосец застыл на месте:

– Вы тоже это слышите?

– Я не понимаю…

– Народные волнения. Мне уже доводилось видеть подобное в Поморье несколько лет назад.

– Чего они хотят? – по спине нобиля пробежал неприятный холодок.

– Кажется, требуют признать Варрона зесаром.

– Это незаконно. Права на венец имеет только Фостус…

– Хозяин, – у Самура перехватило дыхание; резкие порывы ветра заталкивали слова обратно в глотку, – там… Помилуй нас, Земледержец!

Мэйо побледнел. К дому Читемо маршевым шагом приближался отряд из десяти ликторов, несших оплетенные лозой топоры.

Услышав шум в доме, Нереус кое-как поднялся с постели и крадучись приблизился к занавеске. Он чувствовал себя неловко, будто схваченный на месте преступления воришка.

Откуда-то справа доносились тихие встревоженные голоса, топот ног и даже плач, напоминающий скулеж. В пятне света мелькнул коричневый подол.

– Элиэна! – с мольбой позвал геллиец.

Рабыня замерла, сердито бросив через плечо:

– Ну, чего тебе?

– Случилась какая-то беда?

– В городе бунты. Надо защитить дом от поджога и разграбления.

– Где мой хозяин?

Глаза невольницы наполнились слезами:

– Его уводят.

– Кто? Куда? – островитянин шагнул к ней.

– Ликторы. У них какой-то приказ… Я толком не расслышала.

Нереуса точно окатили ледяной водой. На несколько мгновений он утратил всякую связь с реальностью, ноги подкосились, юношу качнуло, и ему пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.

– Вернись, пока никто не видит, – с нажимом посоветовала Элиэна.

Упрямо мотнув головой, геллиец быстрым шагом направился в атриум. Раб не думал о возможном наказании. От тревоги заходилось сердце и нечем было дышать. Мысли разлетались в стороны, словно перепуганные птицы. Невольника бросало то в жар, то в холод.

Рядом с декоративными алебастровыми сосудами возвышался над согбенной прислугой сар Макрин. Его лицо было строгим, как у Туроса; на стиснутых кулаках вздувались бугры вен. Читемо любезничал со старшим ликтором, который обеими руками держал обвязанный красными ремнями топор, тем самым возвещая о введении в столице военного положения.

Не прошло и минуты, как из своей комнаты вышел Мэйо в полном боевом облачении. Поморец нес под мышкой шлем и с истинным достоинством придерживал край серебряного плаща. За Всадником семенил причепрачный со щитом и оружием. Лицо раба закрывала ритуальная черная маска.

В какой-то миг нобиль, повернув голову, встретился взглядом с Нереусом и просиял радостной улыбкой. Затем поморец слегка приподнял брови, отчего лицо приняло виноватый вид, а в глазах и вовсе мелькнул страх. Мэйо уходил, не зная, вернется ли, и скрывал волнение за напускной бодростью. Геллиец ответил ему без слов – озорной усмешкой, как бы говорящей: «Береги себя, друг, и не тревожься попусту!» В знак абсолютной преданности раб коснулся пальцем золотой серьги, и хозяин кивнул, подтвердив, что верит этой искренней клятве.