Природа хрупких вещей
Шрифт:
— Миссис Хокинг не знает, что мы должны приехать. Я подумала, что лучше не предупреждать заранее. Будьте добры, сообщите ей, что мы здесь?
— А мистер Хокинг тоже приехал? — Она устремляет взгляд мимо меня, ожидая увидеть в дверях Мартина.
— Нет.
— А к вам как обращаться, мисс?
— Можно просто Софи.
Медсестра предлагает нам присесть. Минут десять спустя она возвращается. По выражению ее лица мне трудно определить, как Кэндис отреагировала на известие о приезде дочери.
— Миссис Хокинг ждет во дворике, — сообщает медсестра. — Ей не терпится вас увидеть. Главное, не подходите
— Софи.
На лице медсестры появляется любезная улыбка, но она озадачена. Мы с ней отходим на несколько ярдов от Кэт. Та сидит на диване, уткнувшись взглядом в куклу с разбитой щекой, которую она держит на коленях.
— Миссис Хокинг очень слаба, — говорит медсестра. — Боюсь, как бы Кэт не напугал внешний вид матери. Она держалась молодцом, но резко сдала после смерти отца…
— Отец Кэндис умер?! — восклицаю я.
— Ну да. А вы не знали? — Медсестра удивленно моргает, глядя на меня.
— Нет. Когда он скончался?
— Так… Пожалуй, около месяца назад.
У меня возникает резонный вопрос: что послужило причиной смерти отца Кэндис? Я слышала от Мартина, что у отца Кэндис были проблемы со здоровьем, но он не упоминал, что тот находится при смерти. Судорожно вспоминаю, где был Мартин в конце мая: дома или в отъезде. Он способен на что угодно. Не исключено, что и в этом случае не обошлось без его участия.
— Что произошло? — осведомляюсь я.
— Автомобильная авария. В Лос-Анджелесе. Его машина свалилась в кювет и перевернулась. Кажется, он погиб под обломками.
— Он столкнулся с другим автомобилем?
Медсестра вскидывает брови. Почему я сразу задаю такие вопросы? Вижу, что она в недоумении.
Да уж.
— То есть я хотела спросить, кому-то известна причина аварии? — поясняю я.
Она качает головой. По большому счету, теперь, наверное, и неважно, есть ли в том вина Мартина. Важно другое: со смертью отца Кэндис на одного человека уменьшилось число людей, готовых позаботиться о Кэт. Меня пронзает стрела надежды. Кэндис в ее состоянии не способна одна воспитывать дочь. Ей понадобится помощь.
— Так вы скажете девочке? Про мать? Про то, как она выглядит?
— Да. — Я поворачиваюсь и возвращаюсь к Кэт.
Опускаюсь перед ней на корточки, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
— Милая, сейчас мы пойдем к твоей маме. Ты знаешь, что она больна, а больные люди порой выглядят усталыми, им трудно смеяться, улыбаться и излучать счастье. Но она очень рада, что ты приехала к ней. Понимаешь, да? Она очень рада.
Я выпрямляюсь и протягиваю Кэт руку. Она одной рукой прижимает к себе куклу, вторую вкладывает в мою ладонь.
Медсестра открывает дверь, ведущую в длинный коридор, который разветвляется вправо и влево. Мы идем по тому ответвлению, что выводит нас к распахнутой двери и на солнечный свет.
Глава 21
Я
При виде Кэндис я понимаю, почему устаревшее название туберкулеза до сих пор в ходу. Она лежит на передвижном шезлонге на краю террасы — в тени, но почти у самого солнцепека. Бледная, осунувшаяся, костлявая. На фотографии Кэт у нее роскошные белокурые волосы с золотистым отливом, а теперь они тусклые и жидкие. Мы с Кэт подходим к ней ближе, и я замечаю в ее внешности следы былой красоты: лебединая шея, выразительно очерченные губы, как у фарфоровой куклы, глаза цвета сочной зеленой травы. Кэндис пытается приподняться на шезлонге, но снова падает в подушки и протягивает к Кэт руку. По ее щекам текут слезы.
— Девочка моя! — Голос у нее по-прежнему мелодичный. — Моя малышка! Ты приехала! Ты здесь.
Кэт стоит возле меня, на удалении от матери, и смотрит на женщину, что лежит в шезлонге. Мне неведомо, о чем она думает, но я уверена, что Кэт силится понять, как это усохшее полупрозрачное существо может быть ее матерью. Почему голосом, который она все еще помнит, к ней обращается скелет, укравший тело ее матери. Несмотря на наш с ней недавний разговор, Кэт не готова увидеть мать такой, какой та предстала ее взору. Да и какой ребенок был бы готов?
Я беру Кэт за руку, и мы вместе делаем шаг вперед. Снова останавливаемся.
— Кэт! — устало произносит Кэндис, не в силах держать на весу руку. — Это я, дорогая. Это я. Твоя мама.
Кэт поднимает на меня глаза, потом смотрит на мать. Кэндис чуть запрокидывает назад голову и разглядывает меня, словно только что заметила.
— Все будет хорошо, милая, — шепчу я девочке. — Помнишь, что я тебе говорила?
Кэт крепче стискивает мою ладонь, и мы делаем еще шаг к шезлонгу. Кэндис снова тянет к ней руку. Девочка уже совсем близко от матери, стоит сделать один шажок, и та прикоснется к ней. Но Кэт поворачивается и льнет ко мне. Кэндис вновь обращает взгляд на меня, и в ее красивых глазах читается глубокая печаль.
Я смотрю в ее глаза, полнящиеся материнской любовью, и говорю ей то же самое, что сказала Кэт:
— Все будет хорошо. Еще минутку.
Видимо, мои слова вселяют уверенность в Кэндис. Она опять опускает взгляд на дочь и, держа ладонь на животе, произносит наигранно спокойным тоном:
— Кэт, я так рада, что ты приехала. — Я отчетливо слышу неестественность в ее голосе. — Я очень по тебе скучала. Каждый день молила Бога о встрече с тобой. Прости, что мы так долго были в разлуке. Я… я не знала, где ты. Надеялась, что вот поправлюсь немного и поеду тебя искать. Но я… прости, что мне не удалось найти тебя раньше. Прости, Котенок.