Природа хрупких вещей
Шрифт:
И вот когда с губ Кэндис слетает это ласковое прозвище, которым она, вне сомнения, называла дочь много раз, я чувствую, как Кэт отпускает мои пальцы и чуть-чуть отодвигается от меня в сторону матери. Мне одновременно и радостно, и больно.
Кэндис замечает перемену в поведении дочери и опять устало вскидывает руку. На этот раз Кэт берет ее. Кэндис начинает притягивать дочь к себе.
Медсестра, которая привела нас во внутренний дворик и до сей минуты молча стояла рядом со мной, выступает вперед.
— Не надо так близко, миссис Хокинг. Мы же не хотим, чтобы малышка
Не выпуская ладошки Кэт, Кэндис замирает. Их согнутые в локтях руки образуют треугольник, будто они приготовились состязаться в силе рук.
По лицу Кэндис катятся слезы.
— Если б можно было, я обняла бы тебя, Котенок. Если б это не было опасно, я прижала бы тебя к себе.
Кэт внезапно наклоняется и кладет голову на колени матери. Свободной рукой Кэндис гладит дочь по волосам. Они нашли способ воссоединиться.
Вторая медсестра приносит для меня стул, ставит его рядом с шезлонгом, и я с благодарностью сажусь. Наблюдаю за матерью с дочерью. Восхитительное зрелище. Но сердце щемит от страха. Долгое время никто ничего не говорит. Наконец Кэт поднимает голову, оборачивается ко мне, и я вижу, что она эмоционально истощена. Протягиваю к ней руку, она подходит ко мне, я усаживаю ее к себе на колени, но так, чтобы она могла, прислонившись к моей груди, держать мать за руку.
Кэндис смотрит на меня одновременно с облегчением и тоской во взоре.
— Мы с вами знакомы? — шепотом спрашивает она.
— Нет.
— Вас прислал Мартин? Он… он приедет?
Кэт, услышав имя отца, чуть напрягается у меня на коленях. Я ласково похлопываю ее по ноге. Это не ускользает от внимания Кэндис.
— Мартин не приедет.
— Простите, напомните, пожалуйста, как вас зовут?
— Софи.
Проходит несколько секунд.
— Как… почему… — Голос Кэндис обрывается. Конечно, она понимает, что в присутствии Кэт я не могу ответить на все ее вопросы. Я кивком заверяю ее, что готова дать необходимые объяснения.
И начинаю рассказывать о нашем путешествии на поезде: о том, какие пейзажи мелькали за окном, об остановке в Лос-Анджелесе, о высоких кактусах, которые мы увидели впервые. Веду свой рассказ оживленным беспечным тоном, сообщая этой женщине все, что могла бы поведать ей Кэт, если бы жизненные обстоятельства не превратили ее в замкнутого ребенка. Кэндис улыбается, слушая мои описания, но при этом нервно поглядывает на дочь. Естественно, ее настораживает, что я говорю за двоих.
Про себя я умоляю Кэндис не спрашивать почему, и она, должно быть, это чувствует. Делясь впечатлениями, я легонько раскачиваюсь на стуле в надежде, что убаюкаю Кэт и она заснет. Кэндис наблюдает за мной как зачарованная, но в ее лице отражается мука. Думаю, она понимает, что я люблю ее дочь, а та, должно быть, крепко привязалась ко мне. Кэндис это смущает. На ее месте я тоже была бы озадачена. Наконец Кэт крепко засыпает. По моей просьбе первая медсестра приносит из холла большие диванные подушки и устраивает для Кэт постель на каменных плитах дворика в нескольких ярдах от нас. Я кладу туда девочку и возвращаюсь на свое место. Затем медсестра удаляется, уводя с собой остальных пациентов, кроме одного —
— Кто вы? — устало, но с неподдельным интересом осведомляется Кэндис. — Где Мартин? Почему Кэт молчит?
Я ждала этих вопросов, но все равно пребываю в растерянности, пытаясь решить, с чего начать. Многое из того, что мне предстоит рассказать, не для слабонервного человека.
— Даже не знаю, как вам все объяснить, — наконец молвлю я.
Возможно, по моей интонации Кэндис догадывается, что Мартина нет в живых, ибо, не дожидаясь, когда я продолжу, она спрашивает слабеющим голосом:
— Он… он умер?
— Думаю, да.
Я даю Кэндис время усвоить эту новость. Она отворачивается от меня, смотрит на пески, на пустынный горизонт. Потом снова обращает ко мне лицо, и я вижу, что в ее глазах блестят слезы.
— Что с ним случилось?
— Вам известно, что он жил в Сан-Франциско?
— Нет.
— Вам известно, что там произошло? Слышали про землетрясение?
— Д-да. Кэт тоже там была? — Ее голос пронизан страхом.
— Да. Но теперь все хорошо. Мы… несколько дней нам пришлось несладко… нам с ней. Было страшно. Но она не пострадала.
Кэндис это одновременно утешает и тревожит.
— А Мартин? — спрашивает она секундой позже.
— Мы… мы все находились в доме, когда земля затряслась. Он… буквально перед первым толчком он упал с лестницы. А потом начались страшные пожары. Он… скорей всего, он не выбрался из дома, когда дом сгорел.
— Почему? Почему не выбрался? — в ужасе вопрошает Кэндис. Ведь мы-то с Кэт выбрались.
Я медлю в нерешительности. Да, Мартин наверняка погиб прямо в доме. На то есть много причин.
— Почему он не выбрался? — шепотом допытывается Кэндис.
Я делаю глубокий вдох, протяжно выдыхаю.
— Я должна много всего вам рассказать. Очень много. Причем не самое приятное, вы уж простите. Мне искренне жаль. Надеюсь, у вас все же хватит сил выслушать.
Она медленно кивает, не сводя с меня широко открытых глаз.
— Я, пожалуй, начну с самого начала, с тех событий, которые имели место задолго до землетрясения. Иначе вы ничего не поймете.
С минуту Кэндис ничего не говорит. Смотрит мимо меня на спящую Кэт. Потом снова переводит на меня взгляд.
— Что ж, ладно.
— Чуть более года назад я жила в Нью-Йорке. Эмигрировала из Ирландии. Но я… там я не была счастлива. Прозябала в голоде и холоде, обитала в трущобах, приличное жилье позволить себе не могла. Однажды я увидела в газете объявление. Некий мужчина с Запада искал жену для себя и мать — для своей маленькой дочки. Я откликнулась на это объявление. Его разместил ваш муж. Мартин сказал мне, что вы умерли, что он вдовец и что у Кэт нет матери. Я не знала, что вы живы. Только недавно узнала. Клянусь вам, я не знала. Кэт он тоже сказал, что вы умерли, и она думала, что осталась без матери по своей вине. Мартин каким-то образом внушил ей, что, вынашивая и рожая ее, вы сильно ослабели, и это она виновата в том, что вы заболели и умерли. Тогда-то она и перестала разговаривать. Винила себя в том, что лишилась вас.