Проект «Убийца»
Шрифт:
Леон сбежал под предлогом купить ещё выпивки. Но вместо этого он искал Арлин в лицах, скрытых под толстым слоем крем-пудры и грима, где крылись подростковые прыщи или следы бурно прожитой жизни. Особо изворотливая группа притащила старый диван, вероятно позаимствованный с мусорки. Пьяная гурьба быстро раскинулась на нём со звонкими похабными смешками, пинаясь и толкаясь локтями. Что может быть романтичнее курить травку, пить пиво под звёздным небом на выброшенном с мусорки диване, провонявшем тухлой рыбой. Леон подумал написать об этом картину, как только вернётся домой. Современный авангардный натюрморт.
Арлин
– Почему ушла?
– Не люблю шумные мероприятия, – тихо и меланхолично ответила Арлин.
– Тогда зачем пришла? – спросил Леон с видом человека не заинтересованного в ответе на поставленный вопрос.
Арлин обернулась к нему, её глаза в отблеске далёких софитов сияли загадочной непорочностью и любовью.
– Может, я пришла только ради тебя.
– Ради меня? – с сомнением переспросил Леон.
– Да, что ты ответишь на это?
– Наверное, я отвечу, что у меня есть девушка.
– Наверное – какое удобное слово. Ни да, ни нет. Ты не уверен в собственном ответе.
– Тебя так сильно привлекают хмурые парни, за которыми гоняются серийные убийцы?
– А за тобой гоняется серийный убийца?
Леон поджал губу, укусил щеку изнутри. В её тоне так и слышалась насмешка над его самомнением.
– И всё же, уверен, у тебя могли быть и свои планы на Хэллоуин. Чем второсортный концерт с сомнительной компанией.
– Ничего, я видела кое-что пострашнее пьяного Дарта Вейдера и блюющего Фредди Крюгера.
В подтверждение снизу доносились блюющие звуки согнувшегося пополам Фредди Крюгера.
– Но я должна была сегодня работать, но вместо этого пришла к тебе, – она намеренно выделила «к тебе».
Леон взглянул с угрюмой недоверчивостью и меланхолией. И надменно вскинув приклеенными рыжими бровями, снял цилиндр в знак уважения или капитуляции, пристроив на колени.
На соседнем контейнере тоже сидела парочка: Зодиак пытался раздеть порядком напившуюся Харли Квинн. Музыка загремела тише, позволяя слушать доносящий снизу вульгарный хохот и выкрики. С высоты простирался чудесный вид на концертную площадку. Всё как на ладони: маленькое, незначительное, копошащееся и суетящееся.
Леон задумался о том, что у каждого из них есть своя история, своя трагедия, и быть может намного печальнее
Человек по природе своей трагедия. Неписаная картина, неписаная книга, не хватит и одной тысячи страниц, чтобы описать одну человеческую жизнь. Не хватит всех гаммы цветов, чтобы изобразить её на одном холсте. Сколько внутренних конфликтов, сколько страсти и скорби. И все эти миллионы историй предаются посмертному забвению. Никем не сохранённые. С возведённым монолитом над землёй. Как будто гранит способен олицетворить век прожитой жизни. Всё это грустно.
– Не лучше ли было в память об умерших писать книги, автобиографии, вместо возведения памятников? – вслух произнёс Леон.
– Но ведь это скучно. Кому будет нужна моя тривиальная биография, просто соседской девчонки, подрабатывающей в третьесортном клубе официанткой. Такой книгой разве что пытать.
Арлин поморщилась и поёжилась от холода. Леон дёрнулся в мимолётном порыве накинуть на её плечи пиджак. Но из-за эгоизма, который был выше его хороших манер, побоялся разрушить кропотливо созданный им образ. Не только его. Она выглядела как кукла с его полки, точь-в-точь. Если посадить её на полку среди детских игрушек взрослого ребёнка, сильна ли будет разница? Если бы он только мог создать её куклу в размер игрушки для своей коллекции. Или её двухметровую замёрзшую и податливую в свою постель.
Леон опустился на крышу, укрывшись вместо одеяла тревожно темнеющим небом. Вместо игрушки под боком Арлин, девочка с улицы, о которой он ничего не знал. Они лежали плечо к плечу, совсем как полтора месяца назад с Калебом близ озера Мичиган. И это сходство с любимой игрушкой и близким другом пугало.
– В каком клубе ты работаешь? Я мог бы к тебе как-нибудь заскочить. Точнее мы, – поправил себя Леон, посчитав, что слишком рано переходить к их личному контакту без посредников.
– Не стоит. Моя работа – сплошная грязь. Не хочу, чтобы ты марался об неё. Не на что смотреть. И всё.
– Почему тогда не уйдёшь?
– Наверное, страшусь перемен, неизвестности. Здесь я знаю, что мне плохо, но терпимо. Но не знаю, будет ли лучше на другом месте. Зона комфорта – страшная вещь, если к ней прилагаются такие удручающие союзники как консерватизм и слабохарактерность.
– Не назвал бы тебя ретроградкой или слабой личностью.
– Ты видишь меня в призме из двух точек – такой, какой хочу показаться я, и такой, какой хочешь меня видеть ты.
Леон чувствовал её ладонь рядом со своей, в одном касании друг от друга, это вызывало мурашки посильнее холодного потока ветра.
– Как ты думаешь, какого цвета счастье? – спросила Арлин.
– Прозрачное, как стекло, – шёпотом ответил Леон, веки его затрепетали от тяжёлых наклеенных ресниц, от которых слезились глаза, а вовсе не от мыслей, что образ Джокера больше подошёл бы Калебу, а не Тревису. – Ты не замечаешь его, пока не разобьёшь, поранившись осколками.
– Наверное, нужно возвращаться. Не хочу, чтобы ребята волновались.
– Наверное – это не точно, – передразнил Леон.
Они обернулись одновременно, она с мечтательным, влажным взгляд Ямато Надэсикоэ, он – с лёгкостью в душе и тяжестью грима на лице. С одним волнующим вопросом, какого вкуса её блеск для губ?