Профессор Влад
Шрифт:
– Остановимся, - вдруг сказал Влад, и я вздрогнула от неожиданности.
– Я хочу вам кое-что показать.
Я растерянно огляделась: размышления, навеянные тенями, так увлекли меня, что я совсем перестала следить за дорогой и даже не заметила, как мы успели миновать больше двух ее третей.
Мы стояли у небольшого трехэтажного особняка, в стенах которого не так давно обосновалась богатая, повидимому, иностранная фирма: въехав сюда три-четыре года назад, новые хозяева привели в порядок дряхлое, полуразрушенное строение, придали фасаду веселый изумрудный колер, вымостили тротуар у подъезда белым кирпичом и по-новому застеклили окна, сделав их зеркальными с внешней стороны. Красиво. Однако Владу, оказывается, не было никакого дела до фирмы:
– Посмотрите, - тихо сказал он, - в
Окно, на которое он указывал, располагалось так низко, что мы с профессором, стоя перед ним, могли видеть свои отражения почти в полный рост - две темные, расплывчатые, плохо различимые в полумраке фигуры, одна почти на голову выше другой. Немудрено, сказал Влад, за шестьдесят лет асфальтовый слой здесь утолщился, должно быть, на добрый метр; но в то время, о котором он говорит, окна располагались достатошновысоко - так, что ему, маленькому и тщедушному второкласснику, приходилось изо всех сил подпрыгивать, чтобы хоть на секунду предстать пред удивленными синими очами своей юной пассии.
Лицо Влада Вспоминающего было спокойным и торжественным. Вот на этом самом месте, Юлечка, где сейчас отражается ваше милое личико, полвека с лишним тому назад можно было увидеть столь же милую Симочку, ее тугие косички с белыми бантами и светлую, вьющуюся челку: письменный стол, за которым она, круглая отличница, готовила школьные задания, стоял точнехонько у окна, куда он, хулиганистый пацан, швырял и швырял мелкими камушками, пока оно не распахивалось настежь, и вместо ожидаемой Симочки в нем не появлялось толстое, красное от злости лицо ее бабки (она, кстати, так и не дожила до внучкиной свадьбы с ненавистным ей «лиходеем»).
В конце второго класса случилось чудо - учительница в воспитательных целях «прикрепила» Симочку к нему, двоечнику и хулигану, и с тех пор они возвращались из школы и делали уроки вместе, - и он до сих пор помнит, как, замирая от обрушившегося на него счастья и не веря ему, смотрел из ее окна на улицу, на то место, где он еще недавно слонялся туда-сюда, переполняемый злостью и безнадежностью, и где теперь не было никого, кроме старого тополя, единственного поверенного его тайных мучений. Тополь тот же самый, только окна опустились почти к самым ногам и Симочки уже нет, - а в зазеркаленные окна инофирмы камушками, пожалуй, не покидаешься. Пойдемте?..
Сейчас. Мы с вами, Владимир Павлович, однокашники, мы ходили в одну школу - пусть и в разные эпохи, и у меня от этого особняка - и от этих окон - остались свои воспоминания, хоть и не столь романтические. Что?.. Конечно же, поделюсь, какой разговор.
В те дни, когда я ходила тут с ранцем за плечами, дом был уже полностью заброшен, неизвестно кому принадлежал, и в нем давно никто не жил - кроме неодушевленных созданий, неизменно вызывавших во мне сладкое, сосущее под ложечкой чувство восторга и страха, которое я вскоре привыкла принимать по утрам вместо чашки кофе, чтобы как следует взбодриться перед новым учебным днем; эта потребность - взбодриться - и заставляла меня каждое утро проходить именно здесь, никуда не сворачивая, хотя существует куда более быстрый, близкий и безопасный путь к школе, что называется дворами, - кстати, в одном из этих дворов несколько лет назад убили известного телеведущего (Влад уважительно и скорбно кивнул головой).
Итак, ежеутренне, с ранцем на спине и пакетом со «сменкой» в руке я шагала по этой вот самой улице, - и, когда в поле моего зрения показывался особняк, бывший тогда не в пример нынешнему блеклым и ободранным, приступала к обычному своему ритуалу: намеренно отвернувшись, принималась старательно разглядывать не менее знакомые здания по другой стороне, спрашивая себя: хватит ли мне на сей раз силы воли, чтобы пройти мимо особняка и мимо вот этого тополя, не повернув головы? Но каждый раз, поравнявшись с деревом, не удерживалась и все-таки поворачивала голову, чтобы взглянуть в окно, покрытое толстенным слоем пыли, и в миллионный раз увидеть в нем то, что видела каждый день: сидящую на подоконнике огромную, страшную, желтоволосую и безглазую - глаза у нее были выворочены наизнанку, - одетую в
– Куклу?.. Вот в этом самом окне?
– недоверчиво спросил Влад у моего отражения; удивленно взглянув на него, оно ответило:
– Да.
Профессор вдруг резко повернулся ко мне и долю секунды смотрел на меня странным взглядом. Затем он обнял меня, - это было так неожиданно, что я, все еще погруженная в детские воспоминания, не сразу сообразила, что происходит, решив, что старик, растроганный моей исповедью, попросту хочет по-отечески меня утешить; но следующий миг уже не допускал никаких разночтений. На несколько долгих секунд окружающий мир заполнил легкий древесный аромат лосьона для бритья, забавно переплетающийся с запахом молодых почек и коры…
Зубы у него, к счастью, оказались свои. Если, на беду, деревья наделены разумом, мелькнуло у меня в голове, то видавший виды тополь, к которому я теперь так плотно притиснута, полагает, наверное, что вернулась Симочка, которую Влад, судя по отточенности его движений, не раз подобным образом ласкал под этим старым патриархом.
Мой первый поцелуй. Мой второй поцелуй. Мой третий поцелуй… Удивительно, но в этот миг я почему-то не испытывала никакого счастья - несмотря на то, что именно сейчас как никогда поняла, что профессор с его уникальным лицом - единственный, кого я когда-либо буду любить: мною владела, скорее, грусть, - и еще какое-то неясное чувство, что-то вроде тоскливого страха... Видимо, и сам профессор ощущал нечто похожее, - когда он, наконец, отстранился, я увидела, что губы его плотно сжаты, а взгляд сух и даже суров; ни слова не говоря, он двинулся вдоль тротуара, и я, не решаясь снова взять его под руку, робко последовала за ним. У ближайшего перекрестка, так и не дойдя до моего дома, мы, наконец, простились - официально и деловито, избегая глядеть друг другу в глаза.
Но как-то так вышло, что следующий вечер я провела уже в святая святых - в его спальне!.. Влад встретил меня по-домашнему, в уютно-махровом полосатом халате, в шлепанцах с помпонами; тахта его, когда я вошла, оказалась зазывно расстеленной, что немного смутило меня; романтический натюрморт, расставленный на маленькой прикроватной тумбочке - хрустальная ладья, ломящаяся от фруктов: груш, персиков, винограда в ассортименте, развесившего по массивным бортам где легкомысленные, а где и тяжелые гроздья круглых или удлиненных, глянцевитых или матовых бобошек - освещался неуверенным пламенем трех плоских круглых свечек, сонно плавающих в широком стеклянном сосуде с водой. Впрочем, очень скоро Влад задул и их, - и в спальне воцарился абсолютный мрак. Как я ни старалась, мне не удавалось разглядеть даже собственных пальцев, - и после недолгого недоумения я, наконец, сообразила, в чем дело: видимо, профессор все-таки немного стыдится своего хоть и моложавого, но уже увядающего тела и не хочет показываться мне на глаза. Ольге, помнится, подобные предосторожности не помогали.
Так ведь и он меня не увидит?.. На это Влад ответил - размеренно и неторопливо пояснил откуда-то из мрака, - что он, дескать, кинестетик: зрительные ощущения всегда стояли для него ниже телесных и даже слуховых. Он, например, не смог бы даже под пыткой ответить, какого цвета перила в здании нашего факультета, зато готов хоть сейчас описать всю ту сложную гамму ощущений, что они доставляют его ладони по пути в кабинет. Короче: поначалу дерево гладкое и чуть прохладное; потом, примерно в районе второго этажа, как раз там, где слуховые рецепторы начинают понемногу раздражаться противными голосами коллег, доносящимися из аудиторий, коже тоже становится слегка не по себе - оттого, что ровную, приятную гладкость, по которой так хорошо было скользить ладони, сменяет колкое почесывание попавших в краску песчинок и волосков; ну, а когда постылые менторские голоса, наконец, уступают место унылым завываниям Космобратьев, большой палец вдруг спотыкается о достатошноглубокую впадину, некогда оставленную перочинным ножичком одного из его дипломников и впоследствии замазанную краской так и не выясненного цвета. Одним словом: по ровненькой дорожке, по ровненькой дорожке, по кочкам, по кочкам, в ям - ку - бух!!! Юлечка, вам хотелось бы иметь детишек?..