Профессор Влад
Шрифт:
Обиталище Гарри давно уже ничем не напоминало былую комнату октябренка из букваря: теперь здесь не было люстры и небольшое пространство узкого «пенала» освещалось натыканными по углам бра, что с приходом сумерек создавало в комнате таинственно-мрачную атмосферу. У окна, плотно занавешенного тяжелыми, багровыми до черноты шторами, по-прежнему стоял письменный стол, но теперь на нем красовался - о ужас!
– череп, выкраденный Гарри из кабинета анатомии; справа от этого мрачного экспоната стояло тусклое настольное зеркало в вычурной бронзовой раме на массивной подставке, а слева - оплывшая свеча, вставленная в почти неузнаваемую под застывшей коркой восковой лавы бутылку из-под «Хеннесси»; у ее подножия загадочно поигрывал бликами хрустальный шар. Тут же располагался и компьютер, почти нелепый в своей прозаичности, впрочем, Гарри накрывал его темным полотном, отчего тот превращался в черный ящик, таинственный и жутковатый, как и все предметы в этой концептуальной
– Да, кстати, - сказал вдруг Гарри, - ты ведь перезваниваешься с Оскаром Ильичом. Не знаешь, он в Москву в ближайшее время не собирается?..
Еще с минуту я бурно откашливалась, подняв руки кверху, а брат заботливо похлопывал меня по спине: если бы дядя Ося каким-то чудом мог слышать, что его обожаемый экс-пасынок им интересуется, он, наверное, от счастья подпрыгнул бы до потолка… И разбил свою лысую голову: уж я-то знала, что Гарри ничего не говорит и не делает просто так. Ну, так что ему на сей раз нужно от моего бедного дяди?..
– Да ты понимаешь, - нехотя объяснил названый брат, - тут один человек работу ищет… психологом в школе… Анютка… Помнишь ее?.. Ну, блондинка, красивая такая, на русалочку похожа?.. Хотя бы на пол-ставки…
– Это которую Калмыков… - начала я и тут же прикусила язык: брат стиснул свой бокал так, что, казалось, вот-вот раздавит, а по лицу его пробежала уже знакомая мне нервическая судорога. К счастью, он тут же взял себя в руки, глубоко вздохнул, отхлебнул коньяку и почти спокойно сказал:
– Ну да, именно. Так вот, я подумал, может, у Ильича остались какие-нибудь концы? Он ведь работал в школе…
Что за ерунда?.. Устроиться в общеобразовательную школу, да еще на пол-ставки - да ведь это раз плюнуть!.. Ан нет, возразил Гарри, с Аннет случилось иначе: в поисках места она обошла пол-Москвы, и все бестолку; причина отказа везде одна и та же - «слишком эффектная внешность»; а как-то раз, выйдя за дверь учительской, Анна услышала даже: «Какая-то авантюристка». А она просто очень любит детишек и с ранних лет мечтает помогать обиженным и слабым, - потому-то и рвется в простую бюджетную школу, а не какой-нибудь там элитарный колледж; но разве кто в это поверит, увидев ее длинные ноги и роскошный бюст?!
– Мымры закомлексованные, - кипятился Гарри, - старые девы! У Ани, между прочим, красный диплом!..
Вот тут-то я, помнится, и заподозрила неладное - что-то уж очень близко к сердцу принял он чужую неудачу!
– но, все еще боясь поверить в очевидность, так не шедшую ко всему характеру матерого циника, решила на всякий случай уточнить:
– Ну, хорошо, Гарри, а тебя-тоэто почему так волнует?..
Вместо ответа брат приподнял лежавшую в изголовье фамильную «думку» и бережно извлек из-под нее небольшой блокнот в черном кожаном переплете. В первый миг я не совсем поняла, чтопередо мной, - но, когда Гарри, раскрыв свое сокровище, умостил его на коленях так, чтобы ненадежный пляшущий свет мог хоть изредка заглянуть туда, я, к своему изумлению, увидела ровные столбцы рукописных строчек, затопивших глянцевые страницы. Стихи!.. Но ведь раньше Гарри вроде бы не страдал рифмоманией?.. Да, вот именно, раньше; но… - и вновь, как тогда, за столиком «Пси», в его голосе зазвенел пафос, слегка меня испугавший, - …как мне должно быть известно, каждый влюбленный автоматом подключается к божественному источнику вдохновения!.. Тут он бросил на меня строгий, выразительный взгляд, - и я ни о чем больше не спросила, боясь помешать брату, который, похоже, в очередной раз решил обнажить передо мной сокровеннейшие глубины своей души.
Те, как и следовало ожидать, изобиловали мрачно-загадочными, трагическими, жестко-депрессивными, а то и попросту суицидальными нотками; мне запомнилось, например, такое четверостишие:
Бывают детские сады,
Похожие на кладбища;
Не доиграйтесь до беды,
Любимых в детский сад таща…
или вот еще:
Не ходите сюда ночью.
Чувствуете - запах тлена?
Еще много моих клочьев
На шершавых этих стенах…
– Да что я перед тобой распинаюсь?!
– вдруг разозлился он.
– Ты же у нас аутистка, эмоционально обделенная личность. Откуда тебе знать, что такое любовь?!
Тут он был не совсем прав, - но разубеждать его я благоразумно не стала, а, наоборот, быстренько перевела разговор на нейтральную тему, радуясь, что брату на время изменила его обычная проницательность; а ведь еще вчера мы с ним случайно столкнулись как раз там, где никогда прежде не встречались - у белой панельной двери турфирмы
6
Уважаемые коллеги, вижу, улыбаются, угадывая истину… да, да, все именно так и было, как вы подумали, - но это чуть позже. А пока вернемся на трамвайную остановку близ моего дома, где расположен маленький торговый павильон. Когда-то, во времена моего детства, в нем обитала обычная советская «Кулинария». Ныне она гордо зовется «супермаркетом» и окна ее плотно завешены жалюзи, - что в те далекие дни, дни смутности и неясности моих чувств, превращало ее в отличный наблюдательный пункт. Войдя внутрь, пристроившись к двум-трем таким же бедолагам, коротающим в гостеприимном тепле время до прихода трамвая, прилипнув носом к стеклянной стене, я могла без помех следить за Владимиром Павловичем сквозь узенькие щелочки между пластиковыми планками, которые раздвигаешь пальцами; он, гуляющий взад-вперед мимо меня по тротуару, был у меня весь как на ладони, как неорганический препарат под стеклышком светового микроскопа, - тогда как сам при всем желании не смог бы меня увидеть…
Впрочем, бояться было особо нечего. Даже сталкиваясь со мною нос к носу, Влад обращал на меня не больше внимания, чем в первую встречу, - и в те форс-мажорные утра, когда натиск равнодушной толпы заставлял нас пропихиваться в салон в буквальном смысле «бок о бок», старательно делал вид, что весьма смутно сознает факт моего существования - если, конечно, вообще догадывается о нем. Я же, в свою очередь, притворялась перед собой, что меня это скорее радует, чем огорчает. В ту пору я еще пыталась убедить себя, что меня интересует не сам Влад, а только его лицо - уникальное, узнаваемое в любой толпе, в любом головном уборе, - и, если я и готова сколько угодно, жертвуя лекциями и даже семинарами, мерзнуть на остановке в ожидании профессора Калмыкова (чьи рабочие часы, спасибо Елизавете Львовне, «плавали» в расписании, как мелкие пузырьки воздуха в пластиковой бутылочке шампуня), то лишь для того, чтобы разгадать эту жгучую, мучительную загадку, занимающую меня куда больше, нежели причины болезни «О.», с которой я, если честно, к тому времени уже подустала сражаться.
Не знаю, к чему бы все это меня привело, если б в один прекрасный день сама судьба не вмешалась и не разрубила гордиев узел, подбросив нам с Владом маленькую случайность - одну из тех житейских мелочей (это наблюдение не раз встречается в «данной дипломной работе»!), что на первый взгляд кажутся незначительными, но порой способны внезапно, чудесным образом перевернуть всю нашу жизнь.
В то утро, подойдя, как обычно, к остановке, я увидела, что на столбе висит большая белая табличка; приблизившись, я с интересом прочла, что, оказывается, где-то в районе Покровских ворот случилась авария - и трамвайное сообщение на нашем участке маршрута временно прекращено. Вот так-так!.. Помимо унылой необходимости спускаться в недра метрополитена (что само по себе гадко) это значило для меня и кое-что похуже: на долгие дни, а то и недели я смело могу забыть об уникальном, неповторимом яблоке-«гольден» со всеми его семечками и секретами! Такая новость кого угодно повергнет в депрессию, и на сей раз дорога моя к вузу была печальной! Однако первым, на кого я наткнулась, войдя в здание, был умопомрачительно элегантный в темносерой «тройке» и при галстуке Влад, выходящий из деканата… и каково же было мое изумление, когда он вдруг совершенно по-свойски схватил меня за руку и, беспокойно морщась, поинтересовался: не в курсе ли я, часом, когда городские власти собираются вновь пустить по рельсам «старушку Аннушку»?.. Растерявшись от неожиданности, я с полминуты тупо лупала глазами, лихорадочно соображая, что бы такого ответить поостроумнее; увы - дожидаться, пока я разрожусь, занятой, ценящий каждую секунду на вес золота педагог не стал - и, отпустив мою вспотевшую от волнения кисть, удалился восвояси. Я не решаюсь повторить перед уважаемой комиссией те слова, которыми задним числом ругала себя за тугодумие… а, впрочем, они все равно были не в силах изменить ни характера случившегося, ни мой собственный характер.