Проходимец (сборник)
Шрифт:
Ну ладно, посмотрели и будет. Пора переходить от эфемерного к конкретному. К тому же, жажда томит. Я спускаюсь в метро и еду обратно в Шинджуку. Только вместо западного выхода, к гостинице, я иду на восточный и немного погодя вступаю в райончик Кабуки-чо. Прогулка по Кабуки-чо в вечерний час для одинокого белого пешехода может быть утомительна. Дюжие негры, стоящие у дверей каких-то непонятных клубов, набрасываются на тебя, хватают за руки и горячо убеждают зайти на огонек. Некоторые долго идут следом. В общем, напряг. Есть более интересные места – с выставленными в витринах фотографиями. Меню, так сказать. Некоторые блюда очень даже ничего. Но когда я пытаюсь войти в одно такое место, потом во второе, мне преграждают дорогу решительные молодые люди и без поклонов и церемоний показывают на дверь. Только для японцев. Посмотрев на лица молодых людей, я решаю
Наконец наступает ощущение легкого сюрреализма происходящего и окружающей действительности. У меня как будто появляется некая внешняя точка наблюдения. Я вижу себя со стороны – бродящим по расцвеченным огнями и в то же время темным переулкам. Нас двое: наблюдатель, в руках которого дистанционный пульт, и управляемая им как в компьютерной игре фигурка. При этом восприятие обоих странным образом смешивается. Иногда фигурка делает что-то помимо своей воли, повинуясь команде игрока, и удивляется: «Неужели это делаю я?» А человеку снаружи передаются чувства и ощущения «аватара» – но в приглушенном виде – и отстраненность одного от другого сохраняется. В общем, картина довольно шизофреническая – раздвоение личности. Вместо одного человека возникают два разных, два сообщника – руководитель и исполнитель, – связанные единым действием и обменивающиеся впечатлениями. Я всегда любил это состояние. Еще живя в России, я, приняв необходимую дозу, отправлялся бродить по Москве и другим городам, где мне доводилось бывать, и почти всегда случалось что-нибудь интересное.
Для поддержания эффекта нужны периодические дополнительные вливания. Вернувшись в гостиницу, я направляюсь к бару. Народу немного. Я сажусь за маленький столик. Подбегает проворный бармен, я делаю и незамедлительно получаю заказ. Через два столика от меня о чем-то болтают и хихикают две японки. Ближняя сидит ко мне спиной. Ее подругу я вижу плохо. Дальняя наклоняется и что-то говорит ближней. Сидевшая спиной оборачивается. Угадать возраст азиатской женщины довольно сложно. Некоторым кажется, что их затяжное детство сразу переходит в старость. Этой по некоторым признакам около тридцати. Очень даже ничего. Я поднимаю стакан и приветствую мою соседку: «Конбанва». Та улыбается в ответ: «Вы хорошо говорите по-японски». – «Нет, еще очень плохо». – «Что вы, это неправда». Так разговаривать неудобно, и я перемещаюсь за их стол. Каждый раз, когда я начинаю японскую фразу, обе болеют за меня как за спортсмена, собравшегося побить надоевший всем рекорд. Это мне не всегда удается, несмотря на помощь и подсказки двойника, но мои ковыряния, безусловно, зарабатывают мне очки. Даже рудиментарное знание языка собеседника сближает. Ну и, конечно, позволяет получить информацию. Симпатичную зовут Нацуко, ту, что пострашнее – Шиори. Обе миниатюрные и худенькие. Смешливые. Приехали из Нагойи в Токио на пару дней – на шопинг и просто погулять. Мужей, видать, с собой не взяли. У японцев между супругами вообще довольно интересные отношения: семья семьей, но в дела друг друга они не очень суются. И правильно делают. Я почти уверен, что их мужья, оставшиеся в Нагойе, в данный момент пьяны в стельку и наслаждаются женским обществом, причем не бесплатно. Нацуко и Шиори, я думаю, тоже вполне в этом уверены. Я представляюсь американским бизнесменом в важной командировке и в качестве такового покупаю им по самому дорогому коктейлю. Пьют они, впрочем, немного и приветливо слушают, в каком восторге я от Японии.
Уже больше часа ночи. Бармен за стойкой начинает считать деньги, собираясь закрываться. Я приглашаю моих новых знакомых на «найто кэппу», – созданный мной неологизм должен обозначать дринк перед сном, – в свою комнату. Нацуко с Шиори переглядываются, улыбаются и кивают. На пути клифту я обхватываю обеих за талии – для устойчивости.
Глава XXIII. Что сказал заинька
Я ожидал более радушного приема от гонконгского представительства корпорации «Логан Майкротек». Я не думал, конечно, что к нашему с Тони появлению все построятся на подоконниках, а старший вице-президент по азиатским операциям Рэймонд Чен лично подаст нам хлеб-соль
Заинька – это маленький человек, вышедший нам навстречу. Рот у него не закрывается, и острые зубы торчат вперед, как на старых и политически некорректных карикатурах на китайцев.
– Здравствуйте, меня зовут Питер Вонг. Я административный директор. Пойдемте, я покажу вам ваш офис.
Его недовольное лицо при этом не озаряется даже тенью улыбки. Как будто мы с Тони нашкодили, а его выпороли. Спрашивается, где хваленое восточное гостеприимство? Пресловутые китайские церемонии где?
Помещение, в котором Тони Мак-Фарреллу и мне предстоит провести ближайшую пару недель, оказывается тесной, плохо освещенной комнатой, похожей на склад. Судя по старым пыльным принтерам на полках и ящикам с бумагой, это и есть склад.
– Со всеми вопросами и просьбами будете обращаться ко мне, – говорит Вонг безапелляционно.
Этот грызун мне начинает действовать на нервы.
– В таком случае, будьте добры принести сюда запрошенные нами документы, данные, а также расписание интервью с сотрудниками и дистрибьюторами. И пожалуйста, побыстрее.
Взгляду Вонга такой, будто он собрался меня укусить.
– Видители, сейчас для нас очень критический период. Все люди заняты, и у нас не было возможности посмотреть составленный вами список.
– Очень жаль, – говорю я, глядя в узкие Вонговы глаза. – Прошу вас изучить этот список и представить документацию сегодня же. Мне бы очень хотелось доложить правлению компании, что мы получили от гонконгского офиса полную поддержку и всестороннюю помощь, что мы не сталкивались ни с какими препятствиями, которые могли бы вызвать беспокойство со стороны руководства компании и соответственно привести к повторным и гораздо более детальным инспекциям в самое ближайшее время.
Злобный заяц Вонг снова оскаливается:
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Господин Вонг, – говорит учтивый Тони, – мы очень хотели бы побеседовать с господином Ченом. Можно ли это будет устроить?
Когда мы с Тони работаем в паре, я часто становлюсь злым полицейским, а он добрым полицейским. При этом специально мы недоговариваемся, это получается как-то само собой. Тони Мак-Фаррелл действительно добрый человек, я, в принципе, тоже. Но если мне начинают парить мозги и хитро-мудро наводить тень на плетень, мне это не нравится, и это бывает заметно.
– Господин Чен очень занят, и его день расписан буквально по минутам. Не знаю, найдется ли у него время.
– А вы спросите его самого, – советую я. – Вы же не хотите сказать, Питер, что вы принимаете решения за господина Чена? А, Питер?
– Я спрошу…
Мы с Вонгом обмениваемся улыбкой, с которой, как известно, начинается дружба.
Глава XXIV. Человек-автомобиль
Я снова Штирлиц. Сижу в лобби исторического отеля «Пенинсьюла» и пью жасминовый чай в ожидании таинственного связного. Во второй вечер после нашего с Тони прибытия в Гонконг мой телефон зазвонил, и человек на другом конце назначил мне встречу. Когда я спросил, как мне его называть, человек разрешил называть себя Порше. Модель человек не уточнил. Конспирация, в общем. Место встречи связной выбрал в соответствии со своим именем. Роскошный колониальный отель со всякими прибамбасами вроде струнного оркестра на балконе в холле и целого выводка – нет, не «Порше» – «роллс-ройсов», к услугам особо взыскательных в перемещениях по городу гостей.
Глядя на людей вокруг меня, я понимаю, что мой гардероб совсем не соответствует заведенным тут правилам. На что мне, разумеется, наплевать. Чтобы носить темный шерстяной костюм и галстук, когда на улице душно и влажно, как в теплице, надо быть большим энтузиастом. С энтузиазмом у меня в последнее время как-то не очень. Не выгоняют – и ладно. Направляющийся ко мне человек тоже одет в костюм и галстук. Вероятно, это и есть Порше. Человек-автомобиль молод: даже учитывая общеазитскую моложавость, ему вряд ли больше тридцати лет. В выражении лица и манерах – сдержанная, доброжелательная уверенность, свойственная людям умным и, либо долгое время самостоятельно успешным, либо получившим привилегированное воспитание на фоне непотопляемого семейного богатства. Опознав друг друга и обменявшись приветствиями, мы переходим к делу.