Пророк, огонь и роза. Ищущие

Вансайрес

Он замолчал.

Хайнэ смотрел на него с каким-то подобием опасливого восхищения — кем бы ни был этот человек, но определённую силу увлекать за собой он имел.

— Или не становятся и, растоптанные и истерзанные, умирают в горьких стенаниях о своей несчастливой судьбе, — внезапно закончил свою тираду Манью совсем другим, беспечно-насмешливым тоном и, спрыгнув с перил, спустился на первый этаж по внешней лестнице, приставленной к балкону.

Хайнэ почти бессознательно последовал за ним.

Манью подхватил его под локоть, и вместе они прошли

по главной улице.

— А что бы ты сказал, Хайнэ Санья, если бы я предложил тебя вылечить, аххаха? — внезапно спросил он, остановившись. — Вылечить в обмен на то, что ты станешь актёром?

Хайнэ остолбенел.

— А вы… могли бы? — только и смог проговорить он, едва дыша.

— Говорят же, что я волшебник! — Маньюсарья хитро улыбнулся. — Ну же, Хайнэ Санья, решай, у тебя есть ровно половина минуты!

«Я не верю в это, — подумал Хайнэ потрясённо. — Это невозможно!»

— Время вышло! Отвечай, ты согласен?

Хайнэ как-то потерянно оглянулся по сторонам, скользнул взглядом по обитателям квартала в цветастой одежде и с покрытыми гримом лицами.

— Нет, — с трудом выдавил он и низко опустил голову.

— Это было правильное решение, — улыбнулся господин Маньюсарья. — И всё же вот какова цена твоим страданиям. Если бы ты действительно хотел вылечиться, хотел больше всего на свете, ты бы схватился за любую возможность.

Хайнэ было нечего на это ответить. Молча они прошли до конца улицы и повернули обратно, а когда вернулись к павильону, Манью вдруг взмахнул рукой, подзывая к себе того самого актёра, которого Хайнэ встретил в этом квартале первым.

— Иди-ка сюда, Таэлле, — сказал он. — Пообщайся с нашим гостем, развлеки его. Знаю, что поначалу он был с тобой не слишком-то приветлив, но, быть может, после моих слов он раскаялся в своём отношении. А, может быть, и нет.

С этими словами он скрылся в дверях, оставив Хайнэ наедине с юношей.

Тот подошёл к нему ближе.

— Что это такого амэ наговорил вам, господин? Рассказывал про наши невообразимые страдания? — улыбнулся он, вертя в руках веер. — Надеюсь, вы не принимаете все его слова за чистую монету?

Хайнэ почувствовал себя идиотом.

— Из его слов выходило, что он довольно жесток по отношению к своим ученикам и подвергает вас своеобразным испытаниям, — сказал он, избегая каких-то упоминаний о собственном мнении на этот счёт.

— Ну, в какой-то степени это правда, — подтвердил Таэлле, всё так же улыбаясь. — Испытания у нас и в самом деле своеобразные. Но так как мы чётко знаем, для чего они нужны, и видим перед собой цель, они вовсе не делают нас несчастными. Амэ хочет, чтобы мы отбросили то, что налагается воспитанием, понятиями о приличиях, чести, совести, долге, добре и зле — словом, всё то, чему учат человека в обществе. Потому что, как он говорит, только отбросив привычные представления о жизни, мы сможем достоверно сыграть любого — знатного господина и нищего, женщину и мужчину, жестокого убийцу и человека, исполненного самых благородных намерений.

А ещё... знаете,

чем отличается наша труппа от других манрёсю? Все остальные не могут избежать моральных наставлений в своих пьесах, они так или иначе становятся на сторону одного из героев и пытаются со сцены проповедовать, как нужно жить. Мы же никогда этого не делаем, потому что, по сути, лишены представлений о морали. Мы предоставляем зрителям самим решать, кто прав, а кто виноват — и иногда они до хрипоты спорят между собой после наших выступлений, однако никогда не остаются равнодушными. Каждый видит своё.

С этими словами актёр повернулся к Хайнэ спиной и, подозвав к себе мальчика, который ходил по кварталу с подносом, наполненным сластями, взял у него одно из лакомств.

— Впрочем, из моих слов как будто выходит, что амэ делает из нас нечто особенное — небожителей, достигших глубин Звёздного Океана, пребывающих в вечном спокойствии и навсегда избавленных от людских страстей, — добавил Таэлле, с наслаждением откусив от сладкой лепёшки. — Но это неправда. Мы, как и обычные люди, любим развлечения, зрелища, красивую одежду, вкусную еду. Мы ссоримся между собой, ревнуем учителя друг к другу, а ещё — это правда — продаём свою любовь мужчинам или женщинам, кто больше заплатит. Хотите купить мою? — внезапно предложил юноша, безмятежно улыбаясь.

Хайнэ шарахнулся в сторону.

«Так вся эта трагическая история про возлюбленного тоже была ложью! — подумал он. — Будь она правдой, он не стал бы делать мне подобных предложений».

— Вижу, красота моего лица оставляет вас равнодушным, — засмеялся Таэлле. — Впрочем, я понимаю, отнюдь не все предрасположены к подобного рода ласкам. К сожалению, среди нас нет женщин, но вы можете поискать в Аста Энур, есть немало актрис-манрёсю, которые также смогут одарить вас своей любовью в ответ за некоторую плату.

— Благодарю вас, но у меня уже есть возлюбленная, — холодно ответил Хайнэ.

— В таком случае, желаю вам с ней большого счастья.

Таэлле низко поклонился ему, улыбаясь вполне искренне, а потом поднялся на крыльцо и скрылся в дверях павильона.

Хайнэ остался один.

Он подумал, что ему бы нужно покинуть это место и вернуться к себе, однако что-то словно держало его здесь, и это что-то было не болью, которая сковала уставшие ноги и не позволяла сделать больше нескольких шагов. По крайней мере, не совсем.

Перестав бороться с собой, Хайнэ вернулся на главную улицу. Он опустился прямо в траву, прислонившись спиной к высокой ограде, отделяющей «квартал» от остальной территории дворцового сада.

«Это правда, что Милосердный призывал никому не отказывать в ласковом слове и сочувствии, — в замешательстве думал он. — Но значит ли это, что нужно хорошо относиться к подобным созданиям, которые продают свою любовь и возводят отсутствие морали в ранг высшей добродетели? Я не понимаю…»

Подтянув к себе колени, Хайнэ поплотнее закутался в свою тёплую накидку и принялся бездумно наблюдать за актёрами.