Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
— Мне должно быть пять лет, — сказал Хайнэ, не вытирая текущих по лицу слёз. — И вы должны быть моим отцом и учить меня всему этому. Вот как должно быть на самом деле.
— Ну что ж, так не получилось в этой жизни, — чуть вздохнул Онхонто. — Может, получится в следующей.
И он погасил последний светильник.
В темноте Хайнэ протянул к нему руки и, наполовину стащив с него маску, с величайшей осторожностью дотронулся до обожжённой кожи.
— Не больно? — выдохнул он.
— Нет, уже нет. Даран лечила меня, она знает своё дело.
Всхлипнув, Хайнэ кивнул и медленно провёл пальцем по его щеке. Она
— Зажечь свет? — спросил Онхонто.
Хайнэ хотел было что-то ответить, но не смог. Слёзы бессилия покатились по его щекам.
Онхонто, вместо дальнейших слов, снял с него верхнюю накидку и, дотронувшись до тщедушных плеч, провёл руками вниз до острых локтей.
— Что ты чувствуешь? — спросил он.
— Чувствую? — повторил Хайнэ, закрыв полные слёз глаза. — Я чувствую, будто пытаюсь всеми силами выбраться из того, что связывает меня. Из этого кокона, свитого из всего, что меня составляет — из моих представлений о счастье, красоте и уродстве, из страхов, из надежд, из несбывшихся мечтаний, из детских обид и слёз, из всего плохого, но и хорошего тоже. Я считал, что мои представления о прекрасном, воплощением которых были вы, — это самое лучшее во мне, но теперь оказалось, что они-то и связывают меня больше всего. И эти нити, наверное, сложнее всего разорвать. Хуже всего, что это так больно, что хочется кричать. И у меня ничего не получается.
— Они будут синими, — неожиданно сказал Онхонто мечтательным голосом. — Точнее… ярко-лазурными. Да.
— А?.. — вздрогнул Хайнэ.
— Ну, крылья, — пояснил Онхонто. — Ты же говоришь о коконе. Из кокона появляется бабочка. У нас на Крео были именно такие, с лазурными крыльями. Очень красивые.
— Я так хочу поехать туда с вами, — прошептал Хайнэ, прижавшись к его плечу.
— Или полететь, — улыбнулся Онхонто. — У бабочки есть крылья, она может летать. Зачем ей куда-то ехать? И корабль ей не нужен.
Так они проговорили ещё около получаса, а потом почти одновременно уснули.
Наутро Хайнэ проснулся первым.
Какое-то время он просто лежал, глядя опухшими глазами в потолок, а потом медленно обвёл взглядом комнату. С тех пор, как в ней прекратили убираться, все предметы успели покрыться приличным слоем пыли, на столе стояли в беспорядке пустые склянки от каких-то лекарств и снадобий, грязная посуда. Очевидно, теперь, когда Онхонто поправился настолько, что смог надевать маску, всё должно было вернуться к прежнему порядку, но Хайнэ всё же сполз с постели и принялся неловко убираться, использовав в качестве тряпки для пыли оторванный рукав от собственного нижнего платья.
Онхонто продолжал спать.
Когда с уборкой было закончено, Хайнэ осторожно поправил его одеяло и, присев рядом на постель, протянул руку к его лицу.
Ему казалось, что уж теперь-то, после всего, что было, и при свете дня, он непременно сможет это сделать, но как только он коснулся маски, все притихшие было страхи ожили с новой силой, и его затрясло от удушающей паники и желания бежать на край света.
С трудом переждав этот приступ, Хайнэ бессильно опустил руки и зарыдал от злости и ненависти к себе.
Потом его взгляд вновь упал на стол, заставленный полупустыми склянками.
«Может, у него осталось ещё этого средства? — подумал он. — Должно было остаться!»
И,
В этот момент тот проснулся.
— Что ты делаешь? — спросил он, приподнявшись на постели.
— Дайте мне её! — закричал Хайнэ в исступлении. — Дайте мне эту жидкость, я сделаю с собой то же самое, может, хоть тогда мне будет проще! Я урод внутри, так будет даже лучше, если я стану абсолютным уродом снаружи, так будет правильно!
— Ну нет уж, — возразил Онхонто. — Мне-то всё равно, но если ты это сделаешь, а потом нам захочется пройтись вместе по улице, то это будет выглядеть несколько комично, тебе не кажется? Как будто ни с того ни с сего начался маскарад, которого в этом городе вообще не бывает. Хайнэ, подумай об окружающих. Они будут чувствовать себя неуютно.
Хайнэ упал на пол и закрыл лицо руками.
— Я не устаю вам поражаться, — глухо сказал он несколько минут спустя, зарывшись лицом в колени Онхонто. — Я не понимаю, как такой человек, как вы, вообще может существовать. И можете ли вы быть человеком? Вы абсолютно ничего не добились тем, что сделали. Тех целей, о которых мне говорили. Если вы снимете эту маску, то окружающие на какое-то время, наверное, будут так же парализованы, как был я, но потом придут в себя и вознесут вас ещё выше, чем вы были прежде. Вот увидите.
— Да нет, — сказал Онхонто. — По крайней мере, не все. А если их будет хоть наполовину меньше, то мне уже станет легче.
Хайнэ пробыл с ним до полудня, когда Онхонто снова захотел немного поспать, а потом заковылял через тайный ход к себе, измождённый до полного физического бессилия.
«Почему я не могу этого сделать? — опустошённо думал он. — Ну почему? Ведь я абсолютно точно знаю, что люблю его так же, как раньше, и буду любить всегда. Это какая-то глухая стена, вставшая на моём пути, о которую мне остаётся только бессильно биться головой, не понимая ни цели её, ни смысла, ни назначения. Если бы Манью был здесь, он бы, наверное, сказал. Если бы он только мне сказал! Великая Богиня, теперь я не убоялся бы никакой правды о себе, какой бы отвратительной она ни была. Всё, чего я хочу — это понять, как победить это. Почему его здесь нет?!»
Промелькнувшая было мысль написать Манью письмо была отброшена как совершенно абсурдная: почему-то казалось, что это будет то же самое, как если бы он писал письмо ветру.
Но вдруг Хайнэ остановился. Он вспомнил свою предпоследнюю встречу с Маньюсарьей в волшебной беседке и замер, поражённый неожиданной мыслью.
Перво-наперво он приказал принести себе парик из белых волос, лиловую накидку и средства для грима. Пока слуги ездили за всем этим в город, он отправился к Даран.
— Куда делось зеркало, которое было в комнате Онхонто? — спросил он.
— Я приказала его унести, — безразлично ответила та. — В твою комнату. Теперь оно стоит там.
Слова эти заставили Хайнэ содрогнуться. Было ли это случайным совпадением?
Так или не так, но он поднялся в свою спальню, в которой не появлялся с тех пор, как потерял сознание в комнате Онхонто, медленно толкнул двери и остановился напротив зеркала, стоявшего прямо посреди комнаты.
Зеркало было огромным, напольным, в тяжёлой дубовой раме — и отражало его с ног до головы.