Прорвемся, опера! Книга 4
Шрифт:
Ручка поставил себе стальную дверь, причём над замочной скважиной была наварена трубка, чтобы было сложнее подобраться к замку отмычкой. Дверь сделана из грубого чёрного железа, которое так и не покрасили, и по углам видны были следы от перегрева после сварки. Звонок имелся, но не работал. Устинов нажал раза три, потом постучал кулаком.
Мы с Кобылкиным и Якутом тем временем поднялись выше, оставив Василия Иваныча у двери. По плану тот должен утащить Ручку в морг, мол, нужен его намётанный глаз и опыт, ведь с его молодого помощника толку — ноль. Это Якову понравится.
А если не пойдёт, то решили действовать
— Яха! — крикнул Устинов в замочную скважину и снова постучал в дверь. — Открывай, сова, медведь пришёл! Яха! Спроси — кто? — он посмотрел на нас, широко улыбаясь. — Скажу — Конь в пальто, ха-ха!
Кобылкин поморщился, но ничего не сказал. Василий Иваныч стукнул ещё раз, потом подёргал дверную ручку. Она сразу начала болтаться, но замок щёлкнул, и дверь с отвратительным визжащим скрипом открылась. За ней никого не было. Ручка дверь почему-то не закрыл, и меня это сразу насторожило.
Девяностые на дворе, район неспокойный, двери запирают все, и многие — не на один замок. Забудешь закрыться — обязательно кто-нибудь дёрнет для проверки и войдёт внутрь.
— Как дверь в склеп скрипит, — шепнул Якут.
Устинов пожал плечами, потом махнул рукой, зовя нас за собой. Ну, тут уже не до маскировки, раз всё как-то странно пошло. Идём в квартиру и будем действовать по обстоятельствам.
Пахло пылью и чем-то несвежим, воздух совсем спёртый. Но бывало и хуже, тут-то просто бардак. Таракан пробежал к плинтусу, но это — тоже ничего нового, тараканы везде бывают. У входа лежали мохнатые тапочки, уже потасканные, но следы разводов от растаявшего снега вели по линолеуму в сторону комнаты, где горел свет.
Или хозяин что-то забыл у порога и прошёл в ботинках в комнату, чтобы не разуваться, или вообще вернулся домой и не снял обувь. Было тихо, телевизор не включен, не играла музыка. Слишком тихо.
У Ручки двушка, очень просторная. В доме раньше жили всякие ИТР-овцы с радарного завода, комнаты здесь большие. Мы жестами показали друг другу, что надо осмотреться, что к чему.
Я заглянул на кухню. Свет включен, на окне нет шторки, а снаружи — полная темнота. На столе в глубокой тарелке лежали куриные кости, уже подсохшие. Духовка открытая, чуть высунут противень, засыпанный пропитанной жиром солью. Значит, Ручка недавно выпекал курицу на соли, рецепт-то там простейший: высыпи соль на противень, сверху положи тушку разделанной курицы — и в духовку на час с лишним. Но мыть лист после этого судмеду было лень, всё оставил.
На кухонной доске кто-то резал помидорки, китайские, само собой, свежих местных взять негде, а эти безвкусные и твёрдые, как пластик, но дорогие. Ножик был тупой, поэтому внутренности помидорки размазаны по всей доске. Да уж, трупы он вскрывает намного аккуратнее.
На столе ещё высилась початая бутылка водки, огненной воды в ней ещё до половины. И была ещё одна бутылка без этикетки, судя по запаху, со спиртом. Кажется, Ручка налил спирт в пустую бутылку и смешал с водой. Здесь же лежала пустая упаковка из-под вьетнамских сушёных бананов. Ещё выделялась жёлтая банка какао «Кола-као», но в ней вместо порошка лежали разные болтики и гайки, будто судмед хотел что-то починить, но забыл всё это убрать. Ленивый он, это точно.
Дверца холодильника открыта, внутри тоже горел свет, но сам холодильник
— Нашёл! — раздался торжествующий крик из комнаты.
Я быстро направился туда. В комнате у Ручки беспорядок, но не срач психически больного человека, а просто бардак не самого чистоплотного хозяина, который хоть иногда и прибирается, но не особо часто.
Ковёр пыльный, кровать не заправлена, на полу раскиданы вещи. Есть кладовка у кровати, её белая дверь закрыта, на ней висел большой плакат с девушкой, у которой из одежды были только шляпа, короткие шорты и подтяжки, а чуть ниже располагался круг дартса, но без дротиков. Глаза у девушки на плакате не зелёные, это я отметил уже автоматически.
Если говорить мягко — творческий беспорядок, у него и на работе такой же бедлам. Так что предположение профессора, что убийца — аккуратный педант, к Ручке не относится никак. Среди вещей много учебников по медицине, ещё были забугорные медицинские журналы, всё-таки Ручка — специалист, и английским владеет, ведь известно, что все важные научные статьи печатаются именно на этом языке.
А следак Кобылкин держал в руке находку — проволоку с кольцом, подняв к лампе. Я присмотрелся — струна.
— Это не Гена подбросил, — сказал мне Якут. — Я её тут увидел, вот под книгой лежала.
Он показал на заваленный стол, где у самого края лежал учебник по офтальмологии и глазным болезням. На обложке нарисован зрачок, причём зелёный.
— Да чё бы я подбрасывать-то стал? — возмутился следак. — Сразу, чуть чё — подбросил! Ты сюда первым пришёл, Андрюха, ты и увидел, а я понял, в чём дело.
— А чё кричишь — нашёл? — в комнату вошёл Устинов. — Себе все заслуги приписываешь?
— Надо её заслать на экспертизу, — сказал я, взяв струну. Выглядела, как та самая вторая половина. Вроде бы, даже в оплётке есть следы ворса. — Но тогда странно, что лежала почти на виду, мужики, не находите? Такая улика…
— Да он псих, мне он сразу не понравился! — заявил Кобылкин, доставая из кармана пакетик. — Давай-ка на место её положим, сгоняем за санкцией, возьмем понятых и…
— Тихо, — прервал его я.
Звук странный, как будто фоновый шум. Будто кто-то смотрит ящик ночью, когда показывают только «снег», но телик, накрытый салфеткой, как у бабушки, со стоящей сверху вазой, был выключен. Магнитофон, может, врубили с пустой кассетой?..
За моей спиной раздался скрип, и мы все повернулись. Медленно открылась дверь в кладовку, и на пыльный ковёр шагнула нога в грязном кожаном ботинке.
— Яха, положи, — Якут убрал руку под куртку. — Кому говорят, положи.
Ручка, пуча глаза, как безумный, пялился на нас. Седые волосы торчали дыбом, а в руках он держал ржавый топор. Фонило от него бухлом, будто он искупался в спиртовой ванне прямо в одежде.
Всё это время, значит, сидел в кладовке, вот и куртка в пыли. Мой взгляд скользнул туда, и среди хлама я увидел огромный чёрный футляр от музыкального инструмента. Не это ли — та самая виолончель? Надо проверить.
Но топор — дело такое, опасное. Я тоже потянулся за оружием. Расстояние маленькое, а пьяный может пройти несколько шагов даже с пулевой раной и успеть ударить, пока не грохнется сам.