Прорвемся, опера! Книга 4

Киров Никита

Нет только фотокарточки рыжей Юли, я у неё не просил, но она-то жива и здорова — помню, как она выглядит. Это же как ориентировка, сводка, приметы, которые я, опер, машинально заносил себе куда-то на подкорку.

— Смотри, Ира, — я достал из ящика стола массивную поцарапанную лупу и начал показывать.

Первым мне под руку попался снимок Тимофеевой. Скорее всего, сделано под прошлый Новый год, на плечах у неё сверкающая мишура, а за спиной — ковёр на стене и ёлка с игрушками. Тимофеева уже порядком пьяненькая, раскраснелась и глаза довольные.

— Вот, пошла по такой судьбе, — Устинов

встал рядом и вгляделся в снимок первым. — Я тогда ей говорил, девочка, у тебя такие глаза красивые…

— Изумрудно-зелёные, — сказал я. — Яркий оттенок, я такого не видел, только в кино.

— Ну да, он редкий, — старый опер кивнул. — В наших краях встречается… почти не встречается, вообще, мало у кого видел. Вот оттенки куда чаще.

— А вот смотри, — продолжал я, — Зиновьев Миша, ходил по путанам во всякие бордели, запал там на Тимофееву, потом её воспитывал, ударил даже. А она говорила — мальчик с красивыми глазками, всё жалела его. Смотри…

Зиновьев на фотке сидел на природе с какими-то бритоголовыми типами, готовили шашлык, видны шампура на кирпичах. Лето, все голые по пояс, я выбирал, чтобы были видны татуировки, только некоторые в майках. Миша тоже пьяный, лыба до ушей, в одной руке бутылка местного пива из толстого зелёного стекла с серой бумажной этикеткой, в другой — шампур с куском обгорелого до состояния угля мяса. На вытянутой лямке белой майки — пятно от кетчупа. И амулет его со свастоном на месте. Значит, ещё летом он связался с нациками, а Сафронов просто прибыл на уже подготовленную почву.

— У него оттенок… — я показал карандашом, — вот на этом фото хорошо видно. Если просто смотреть издалека — глаза, вроде, голубые, но вот при свете солнца — зелёно-голубые, почти бирюзовые, и зелёный оттенок заметен сильно.

— Вот тут как зелёный, — сказала Ирина, показав ногтем на другую фотку, где он сидел в спортзале с гантелей в руках.

— Ну, по сути, это тоже считается зелёным, — Устинов поправил усы.

— Вот Фёдорова, медсестра, — я взял третий снимок.

И снова застолье, и снова пьяные, фотка чуть смазана. Пришлось повозиться с лупой, чтобы разглядеть лицо. Заодно я вспомнил, как в первой жизни так же разглядывал фотку одной из будущих жертв душителя. Глаза у той были серо-зелёные…

А вот Тимофееву я тогда не видел, ни живой, ни мёртвой. Скорее всего, маньяк спрятал тело там, где его так и не нашли, или нашли, когда уже опознать её было совсем невозможно. Но она явно погибла, ведь у неё-то цвет глаз как раз подходящий. Да и бабочка, гадина, не упустит своего шанса всё повторить, как было.

И у продавщицы, с которой я недавно разговаривал, глаза были серо-зелёные, но я потом подойду к ней и посмотрю внимательно…

— Жёлтые, — разочарованно протянул смотрящий из-за плеча Устинова Витька. — Хотя, если присмотреться…

— Болотные почти, это тоже оттенок зелёных глаз, — задумался Василий Иваныч. — При подходящем освещении будут и зелёным отсвечивать…

— Но вот не всё бьётся. У Юли, у рыжей, — я положил лупу на стол. — Там был ореховый такой цвет, у неё глаза большие…

— Или каре-зелёный? — уточнил Устинов. — Или крапинка зелёная? Не помнишь? Тут тоже от освещения зависит, иногда и заметна зелень. Я же говорю, вопросом

интересовался, мне тогда консультацию провели целую. Искали тогда одного типа, только цвет глаз знал, тоже говорили, зелёные, — он хмыкнул. — А у него вообще болотные были, вот один в один, как у неё. А вот на солнце видели его, думали, зелёные. А ещё было кое-что…

— Ты рассказывал, — начал вспоминать я. — Что-то в советское время было, но закончить не успел.

— Ну, неприятная история на самом деле, ёпрст, вот вспомнил — и холодком обдало, — старый опер поморщился. — Как раз то ли восьмидесятый год был, то ли чуть позже. Я в области тогда был, отправляли нас туда на усиление, а то народа у них не хватало. И там как-то раз звонят, паника по телефону, потом начальство давай орать, чтобы все ехали на труп. Вот и приехали на квартиру всем УГРО, а там крики и слёзы, паника, в обмороке кто-то лежит. А в спальне, короче, пацан в петле висит, молодой совсем, подросток. Я тогда ещё особо к такому не привык, ещё не насмотрелся, — задумчиво сказал Василий Иваныч. — Хотя к некоторым вещам никогда не привыкнешь, — добавил он, немного подумав. — Потом снилось даже это всё, там ещё глаза на выпучку были… и вот как раз зелёные, вот как у Тимофеевой, такого же редкого, чтоб его, оттенка.

— А что с пацаном случилось? — спросил Орлов.

— Ну, тогда про это особо говорить не любили, сам понимаешь, да и папаша у него был из обкома, а сейчас он какой-то замгубернатора. Так что как-то быстро всё замялось, — Устинов ненадолго замолчал. — Вроде даже под несчастный случай записали, а то отец позора не хотел. Ну и неизвестно осталось, то ли любовь неразделённая была, то ли хрен знает что, нас уже сюда вернули, так и не выяснил. Хотя странное дело, пацан-то был — прям хоть на плакаты комсомольские ставь — и высокий, и стройный, и глаза редкого цвета, как у Тимофеевой, изумрудные, большие ещё. Девки за такими косяками бегают. Вот я его сразу и вспомнил, когда её увидал. Ну, не знаю к чему я это сказал, — Устинов снова задумался. — Пу-пу-пу… Надо, короче, рыжулю искать, отрабатывать версию.

— Решим вопрос проще, — я полез в записную книжку.

Юля оставляла мне номер бабушки, у которой остановилась, туда я и позвонил. А факт про подростка я запомнил и пока отложил, мало ли когда может всплыть.

— Слушаю, — её голос я узнал сразу.

— Юля, это Васильев Павел, опер, напавшего на тебя ищу, — торопливо сказал я. — Слушай, у нас тут в деле пробел — фото твоего нет. Где можно взять его? Надо по оперативной необходимости.

— А, так у жениха есть, — отозвалась она. — Женя его зовут, он в пожарке работает. Мы с ним фоткались в сентябре, и в альбом фотки сложили, у него все мои снимки лежат.

— Женя Кузьмин? — спросил я, напрягая память. — Высокий такой? Смуглый? Всё в кепке задом наперёд ходит, когда не на работе?

— Да, он!

— Я его знаю. Благодарю, спрошу у него. И ещё, тоже для протокола надо — у тебя глаза какого цвета?

— Каре-зелёного, — с гордостью сказала Юля. — А можете написать просто — зелёного? — она засмеялась. — Так красивее будет смотреться.

— Напишем.

И не такое напишем. Ладно, к парню зайду позже, спрошу фотку, но и так всё понятно.