Прощание с Джоулем
Шрифт:
Второй жандарм, напротив, выглядел очень бодрым и энергичным. Он несколько раз прошелся по салону, пару раз заглянул под кресла, подергал за ручку автобусного туалета и попросил сержанта-кондуктора открыть его, но осматривать почему-то не стал, а вместо этого принялся очень дотошно и тщательно изучать сопроводительные документы Кесса. При этом он так и сыпал различными установочными вопросами.
– В U-218 направляетесь?
– спросил, принимая в свои широкие красные ладони сопроводительные документы сержанта.
– Да.
– С какой целью?
– С целью совершения серии диверсий
– И еще для выгула вот этой собаки в ваших парках.
– Я бы не советовал вам так шутить. Другие тоже вот так шутили и дошутились.
– А вы просто внимательно читайте мои бумаги, там все написано. Для этого их, собственно, и выдумывали.
После этих слов жандарм буквально влип, впился своими большими миндалевидными глазами с хитрым прищуром в бумаги Кесса. Он долго держал их перед своим широким лицом, словно бы вчитываясь в каждую букву, в каждую точку и запятую, пристально изучая каждое тире, внимательно исследуя все вопросительные и восклицательные знаки.
Кесс с любопытством наблюдал за выражением широкого усатого лица, которое имело такой вид, будто оно было специально создано самой природой для изучения самых разных бумаг, будто бы специально для такого вот дела его хозяин и был когда-то рожден на белый свет своей далекой жандармской матерью.
– Почему у вашей собаки нет личного номера?
– через некоторое время, быстро и с затаенной радостью спросил жандарм.
– Потому, что это внештатная собака, - устало сказал Кесс.
– Читайте внимательно мои бумаги, там все написано.
– Я хочу ее досмотреть. Немедленно.
– Валяйте.
Жандарм решительно направился к Джоулю и даже протянул к нему свою волосатую руку, но тот так страшно оскалил зубы и так низко и утробно зарычал на него, что у бедняги сразу же пропало желание делать досмотр.
"Наши собаки тоже не любят жандармов, хотя ничего о них не знают и знать не могут, - злорадно подумал Кесс.
– Никто не любит жандармов, эту гвардию тыловых песчаных карьеров".
– Джелико, да брось ты, в самом деле, - не выдержал сержант-кондуктор.
– Зачем ты занимаешься этой ерундой?
– А ты, Мото, лучше помалкивай, - жандарм вернул бумаги Кессу и небрежно козырнул ему двумя пальцами.
– Сейчас и до тебя дойдет очередь. Уж я-то тебя хорошо знаю. Скажи лучше сам - где ты прячешь контрабанду?
– Да ты что, Джелико?
– вполне натурально возмутился сержант-кондуктор.
– Какая с фронта может быть контрабанда? Ты сам подумай - какая?
– Уже подумал, - жандарм с угрожающим видом двинулся к сержанту-кондуктору.
– Я тебя хорошо знаю, Мото, слишком хорошо. Поэтому предлагаю сдать контрабанду добровольно. В противном случае у меня есть приказ вскрывать полы.
– Да подавись ты, - сержант-кондуктор выдвинул из-под своего кресла плоский цинк и сапогом пнул его в сторону жандарма.
– Вот так бы сразу, - довольно сказал тот, вынимая из поясного футляра золотую разрешительную печать.
– Я одного не могу понять, Джелико - на кой тебе сдалось это фронтовое золото?
– А если завтра титан упадет, а золото взлетит?
– жандарм провел языком по печати и приложил ее к протянутым сержантом-кондуктором
– Что ты тогда скажешь, Мото?
– Оно уже никогда не взлетит, Джелико, разве не ясно?
– Это биржевая бабушка еще надвое нашептала, - заметил жандарм, хватаясь обеими руками за тяжелый цинк.
– Дурак ты, Джелико.
– Ты у меня дождешься, Мото. Когда-нибудь я вскрою здесь все полы, отдеру крышу и расковыряю ломом твой туалет.
– Ладно-ладно, - примирительно сказал сержант-кондуктор.
– Забирай свое золото и проваливай. Видеть тебя больше не могу.
– Это местный сумасшедший?
– спросил Кесс, когда за жандармами закрылась дверь, и автобус проехал под поднятым шлагбаумом.
– Ему так нравится золото?
– Это как сказать.
– Но тогда почему он не оприходует какой-нибудь танк?
– Кесс широким жестом обвел панораму за окном.
– Я думаю, что он сбывает патроны криминальным сутенерам, а танки им как раз не нужны. Во всяком случае - пока.
– Вот оно что, - сказал Кесс вслух, подумав при этом: "Да ведь в тылу все черные рынки уже буквально завалены золотыми патронами всех возможных калибров, на любой вкус. Похоже, что вы оба болваны, ребята".
После этого он снова отвернулся к окну и начал наблюдать за дорогой. Впрочем, смотреть там было уже не на что. Сразу за шлагбаумом выгоревшая земля закончилась, и как по команде пошли однообразные зеленые квадраты насаждений молодой кукурузы. Изредка взгляд Кесса останавливался на выгоревшем полотне согнутых спин кукурузных фермеров, да один раз автобус пронесся мимо большого черного джипа с эмблемой "Фонда Мировых Хлебных Заготовок". Рядом с джипом стояло два человека в черном, скорее всего это были инспектора или чиновники ФМХЗ на выезде. Черные костюмы, сорочки, туфли, галстуки-бабочки и очки производили тягостный похоронный эффект и Кесс автоматически отметил это обстоятельство.
– Сколько еще до U-218?
– спросил он у сержанта кондуктора.
– Около четырех часов, - ответил тот, поерзав в своем кресле.
– Самое время соснуть.
Кесс подумал, что сержант-кондуктор полностью прав - мягкий ход автобуса по гладкому асфальту шоссе и унылые мирные виды за окном как бы сами приглашали вздремнуть, но спать почему-то совсем не хотелось. Поэтому сержант решил прибегнуть к испытанному фронтовому снотворному - чтению пропагандистской брошюры по противоречиям Лизма-Низма. Он покопался в походном мешке и извлек на свет потрепанную книжицу в лиловой обложке, раскрыл ее наугад, сделал над собой волевое усилие и уперся глазами в засаленные и залапанные страницы.
"Что такое Лизм, и что такое Низм?
– читал Кесс, чувствуя, как быстро соловеет его единственный натуральный глаз.
– Это две дороги в светлое будущее человечества. Но одна дорога - прямая, светлая, правильная, а другая - темная, извилистая, мрачная и далеко не факт, что она куда-нибудь приведет идущих по ней простаков. И как же нам разобраться - какая из этих дорог правильная, а какая нет? Только непримиримейшая борьба может дать на это ответ. Поэтому - скорее к оружию, братья! Прибегните к этому славному аргументу, и да помогут нам всем Маммонэ, Афродизи и Марз!"