Прощание с Джоулем
Шрифт:
Кесс перешел на быстрый шаг, а потом еще прибавил темп и почти побежал по извилистой тропинке в сторону автобусных остановок. Сейчас у него было очень легко и спокойно на душе, настолько спокойно, что вскоре он совсем расслабился и даже начал тихонько насвистывать популярную фронтовую песенку "Проказница Лизи". Джоуль бежал рядом, позвякивая золотыми карабинами на ошейнике и изредка тихонько поскуливал и потявкивал, как бы подпевая ему на свой собачий манер и лад.
Крыши автобусов показались внизу, когда Кесс перевалил через невысокий, заросший буйной тропической растительностью холмик и начал быстро спускаться вниз. Это были современные, оборудованные кондиционерами, мягкими креслами и высокими обзорными окнами, гражданские машины. На особенности перевозок указывали только двойные колесные тележки
Кесс еще накануне этого страшного дня решил ехать в U-218 и поэтому сейчас он быстрым шагом двинулся в сторону распахнутой двери с изображением красного дракона. Когда до подножки оставалось всего несколько метров, сержант засмотрелся на стереоскопическое изображение полуголой подмигивающей блондинки с рекламы какого-то борделя и не заметил, как из зарослей высунулись две золотые кисти, которые с тихим щелчком сомкнулись на голенище его правого сапога и с силой дернули его на себя, как бы намереваясь затащить прямо в заросли кустарника. Джоуль с растерянным лаем отскочил в сторону, а Кесс завалился на бок и, чертыхаясь, выхватил пистолет. Он уже собирался стрелять по кустам, в то место, где по его расчетам должна была находиться голова нападавшего, но тут услышал знакомый голос:
– Это ты, Одноглазка?
– Пью?
– Ага, - золотые пальцы разжались, и над ними показалась взлохмаченная бородатая голова с шелковой черной повязкой на глазах.
Когда Кесс вскочил на ноги и быстро одернул мундир, кусты раздвинулись и из них на тропинку выбрался Красавчик Пью - его старый фронтовой товарищ.
Приблизительно год тому назад Красавчик был тяжело ранен - после близкого разрыва СВЧ-бомбы у него вытекли оба глаза и был необратимо поврежден большой участок головного мозга. Медицинская наука оказалась бессильной помочь ему своими имплантами и протезами - таких сложных медицинских устройств еще просто не существовало в природе и Пью был комиссован вчистую. Однако, получив полный расчет, он не отправился в тыл, а остался жить недалеко от линии фронта, скрываясь от полевой жандармерии где-то в диких прифронтовых зарослях и выживая за счет помощи от своих старых фронтовых товарищей - единственного на что он мог твердо рассчитывать в сложившихся таким вот образом для него обстоятельствах. Время от времени он появлялся в расположении какой-нибудь из частей с золотой каской, которая быстро наполнялась едой из солдатских пайков, шоколадом, пакетиками чая и кое-какими вафлями, а потом снова исчезал в неизвестном направлении и все это длилось и длилось и полевая жандармерия ничего не могла с этим поделать. В прифронтовых зарослях Пью ориентировался отлично даже несмотря на отсутствие обеих глаз и части головного мозга, а заходить слишком далеко в дикие заросли прифронтовой полосы жандармы опасались потому, что на них было совсем немного протезного золота, большинство из них были почти полностью натуральными и в тылу их все еще ждали жены.
Появляясь среди своих старых товарищей, Красавчик всегда интересовался последними новостями из госпиталей и постоянно спрашивал о каких-то головных протезах, что, по общему мнению, было следствием его тяжелого ранения.
– Ты меня напугал, Пью, - сказал Кесс, быстро осматривая своего старого товарища (он тогда подумал, что это один из подосланных людей Золотого Шума).
– Выглядишь ты ужасно, как настоящее тропическое чудовище, которое когда-то давно прикончило одного из наших, а потом
– Кто это с тобой?
– спросил Пью, пропуская замечание Кесса мимо ушей.
– Собака?
– Это Джоуль. Помнишь его?
– Конечно. Здравствуй, Джоуль.
Пес радостно тявкнул в ответ и сделал попытку броситься к Пью, но Кесс его удержал.
– А я тебя сразу узнал, - тихонько рассмеялся Красавчик.
– По походке. Как только услышал твои шаги, сразу понял - вот идет наш Хитроумный Май. И сразу решил над тобой подшутить. Помнишь - как тогда?
До ранения Красавчик Пью был фронтовым разведчиком - самым удачливым из всех, виртуозным добытчиком вражеских языков, и Кесс пару раз ходил с ним в глубокие рейды по тылам противника. Перед этими рейдами они иногда вот так тренировались в тылу - поджидали и скручивали какую-нибудь зазевавшуюся штабную крысу, банщика, писаря или каптера.
– Помню, - сказал он со вздохом.
– Я все помню, Пью. Почему ты не едешь домой?
– А что я там буду делать? Выращивать кукурузу? Торговать чаем? Оказывать интимные услуги?
– Это - вряд ли, но все же...
– Я уже давно неконкурентоспособен на этих рынках, Одноглазка. Как, впрочем, и все мы. Поэтому мое место здесь. За пределами этого нашего фронта мы просто никому больше не нужны.
– Но есть же в тылу дома инвалидов, какие-то приюты для ветеранов...
– Только если ты человек с вафлями. А какие у нас выходные пособия ты сам знаешь.
– И что ты собираешься делать дальше?
– спросил Кесс.
– Ведь скрываться по местным зарослям это тоже не дело, Пью.
– А почему?
– усмехнулся Пью.
– Старинные дружки меня пока не оставляют своими милостями. Иногда даже хватает и на прифронтовой ресторан, и на бордель, и на все остальное. Я уверен, что они меня не бросят. А знаешь почему?
– Почему?
– Потому, что когда они на меня смотрят, то видят себя. Это значит, что они подают не мне, а как бы себе. Только не себе нынешнему, а себе будущему. Вкладывая свои вафли в мою золотую каску, они вкладываются в свое будущее. Понимаешь?
– Думаю, да. Но все же, жить так - это не дело. А вдруг тебя подстрелят жандармы?
– Не подстрелят, - рассмеялся Пью.
– Я же разведчик. Конечно, я теперь живу в мире звуков, а не в мире зрительных образов, но все равно. Если дело дойдет до стрельбы, то жандармам не поздоровится, поверь. Да и ребята помогут, они никому не позволят стрелять в свое будущее. А кроме того недолго мне осталось шнырять по местным зарослям, Одноглазка.
– Почему?
– с тревогой в голосе спросил Кесс.
– У тебя что-нибудь болит?
– Кроме души - ничего!
– Красавчик уже начинал похохатывать, видимо, разговор его развлекал.
– Дело в том, что наша гребаная медицина уже изобрела головные протезы, об этом просто никто пока не знает.
– А ты, выходит, знаешь?
– Я же разведчик, забыл?
– Пью уже хохотал во всю.
– Нет, серьезно. Однажды я два дня пил с одним хирургом в "Красной Матрице", это такой бордель в U-218, и он мне поведал об этих новейших протезах под большим секретом. Медицина красноголовых изобрела эти протезы уже давно, дело только за полевыми испытаниями. Наша медицина тоже уже на подходе со своими протезами, но это не имеет значения. Запротезироваться можно где угодно, были бы вафли. Но с этим делом мне обещал помочь капитан Оу. Он мой должник по одному щекотливому дельцу. Вот такие дела, Одноглазка, а ты говоришь - дом инвалидов, ветеранский приют. Пусть в них заселяют прифронтовых сутенеров, а наше место - здесь.
– А своей натуральной головы, тебе, выходит, не жалко?
– А чего ее жалеть? Слишком мало толку я от нее видел за свою жизнь, ха-ха-ха! Пусть пропадает...
– Вы наговорились?
– из раскрытой двери автобуса высунулся заспанный сержант-кондуктор красноголовых.
– Мы сейчас отправляемся. Пью, ты едешь?
– Нет, Мото, - голова Красавчика быстро развернулась правым ухом к дверям.
– Я сегодня не при вафлях.
– Давай сюда свою каску, Пью, - Кесс расстегнул боковой карман мешка и вытащил пачку килокалорий. Он быстро отсчитал десять вафель и сунул их в протянутую золотую каску. Потом Кесс порылся в карманах бриджей и бросил в каску четыре чайных пакетика с синим орлом.