Проще, чем анатомия

Нерода Маргарита

Около склада стояла понятная суматоха. Немного покрутив головой, Огнев указал на одну из полуторок: “Вот наша”.

Машина Раисе с первого взгляда понравилась. Запыленная, конечно, но видно, что ухоженная. Покрашена аккуратно, нигде ни царапины, ни вмятины. Стекла кабины протерты начисто, вон и тряпка на капоте. Около переднего колеса сидел на корточках водитель, пробовал что-то невидимое да и непонятное Раисе подвинтить и бурчал себе под нос - только и разобрала, что “эх, механики… Коровам хвосты крутить…”

Когда Огнев обратился к нему, тот вскочил, развернулся, чуть не откозырял рукой со здоровенным гнутым

ключом в последний момент перекинул его в левую, и вздернутой к виску растопыренной пятерней чуть не сбил пилотку.

– Здравия желаю, товарищ… - он зашевелил губами, словно считая, - Капитан!

– Военврач третьего ранга Огнев.

– Виноват, товарищ военврач третьего ранга! Младший сержант Гусев. В званиях пока не силен. Вот улицы наши все знаю, а лычки… - он скосил глаза на кузов и, еще раз повторив “Виноват!”, обернулся и прикрикнул кому-то, грозя кулаком: “Куда бросаешь, шельма? Это тебе не макароны! Это - санимущество!”

Слово “санимущество” он произнес с особым значением, показывая свою причастность к медицине.

– Кидают, - пожаловался он Огневу, - как дрова на базаре. Никакого понимания! Хорошо, последний ящик приняли. Машина готова. Заправлена. Не беспокойтесь, я десять лет таксистом отработал, доставлю в лучшем виде!

Какой-то лейтенант… а, нет, техник-интендант второго ранга, сколько еще этих тонкостей Раисе придется изучить!
– подбежал с бумагами, Огнев пересчитал ящики, расписался и приказал грузиться.

С размещением вышла заминка. И Елена Николаевна, и Роза Керимовна наотрез отказались садиться в кабину: “Как все, так и мы!”. Впрочем, выход нашелся. Вера с Наташей тоже пытались было повторить за старшими, но Огнев отрезал: “Выполнять!”. И выполнили как миленькие.

Усадив малышню, старший состав расположился в кузове, среди каких-то совершенно ничего не говорящих Раисе кольев, тюков и ящиков. Единственным, за что зацепился взгляд, были скобы для замков - красные, белые и желтые. Что-то это значило… “Потом, - решила она.
– Сейчас спрашивать - и не запомнится, и выглядеть буду совсем бестолково”.

Устроившись в кузове полуторки, Астахов первым делом попросил у «наших милых дам» разрешения закурить. Роза Керимовна не возражала, но посмотрела неодобрительно: «На меня только не дымите, Игорь Васильевич». И Астахов, уже доставший папиросы, послушно пересел подальше от кабины, к самым ящикам.

Гусев, похоже, Севастополь действительно знал. Он не поехал ни одной из главных, порядком забитых улиц, а поехал переулками на какой-то, по мнению Раисы, сумасшедшей скорости. Один раз он и вовсе развернулся так, что ящики подпрыгнули и только мелькнула перед глазами засыпанная обломками улочка. Очень скоро полуторка выскочила за город.

Трясло, конечно, но Раиса по своему опыту ожидала худшего. То ли дорога была еще не разбита, то ли машина ухожена, то ли Гусев владел каким-то секретом севастопольских таксистов, но ощущения, что сейчас все содержимое полуторки улетит за борт, не было ни разу.

Алексей Петрович так и вовсе - уперся ногами во что-то на дне кузова, спиной в борт, сидел, читал книгу. Лицо у него было такое, как будто он с автором

о чем-то беседует, если не спорит. То кивает, то качает головой с недоверием, то хмурится. Каждые несколько минут он поднимал глаза, осматривал небо, бросал взгляд на дорогу, иногда сверялся с картой - и снова за чтение.

Астахов курил, прикрывая огонь рукой, чтобы не задуло папиросу. На небо он тоже поглядывал, только очень уж неприязненно, как человек, слишком близко знакомый с воздушной тревогой.

Елена Николаевна тихонько ойкала, когда машину все же подбрасывало на ухабах, и хваталась одной рукой за борт, а другой за свой чемоданчик, в остальное время не очень успешно делая вид, что ей такая езда привычна.

Роза Керимовна сидела так невозмутимо, словно и в самом деле ехала в такси. Спина прямая, лицо спокойное… Раиса сидела рядом с ней спиной к кабине, на дне кузова, обняв руками колени. И тоже, следуя хорошему примеру, старалась поглядывать временами вверх.

Ближе к вечеру, когда солнце, пока еще медленно, как капля меда по тарелке, поползло к горизонту, машина наконец свернула с основной дороги. Медсанбат помещался не в селе, которое им указали, а рядом, укрытый в низкой балке. Сквозь завесу пыли, поднятой множеством машин, разглядела Раиса палатки, грузовики и курящийся над ними дымок, не иначе, от полевой кухни. Неподалеку шумело камышами какое-то озерцо, но она уже знала, что вода в таких водоемах чаще всего соленая.

На КП встретил часовой - все как положено - но видно было, что их давно ждут, машина здесь почти не задержалась. По изрытой во всех направлениях колеями дороге она спустилась вниз в балку и там только остановилась. Выбравшись из кузова, с удовольствием распрямив ноги после длинной и тряской дороги, Раиса осмотрелась. Похоже, что медсанбат только начал развертываться. Все чего-то грузят, несут тюки и ящики. Их машину два бойца тут же начали разгружать, кто-то, очень довольный, сказал: “Ну наконец, еще палатки привезли!” Палаток и впрямь пока было немного, не больше, чем в их “части без номера”. Одну, как раз ставили, брезентовый купол, подпертый двумя мачтами, колыхался, то поднимаясь, то заваливаясь на сторону.

Неподалеку, ближе к озерку, стояли шалаши - не шалаши, что-то временное, из хвороста и камыша, только сверху крытое брезентом. Похоже, с палатками совсем беда.

У полевой кухни, теперь она была совсем рядом, низкий и звучный женский голос бранил кого-то за плохие дрова: “И не говори потом, что демаскирую! Конечно, будет дым, коли у меня дрова сырые! Добыл бы сухих”. Рядом с их “полуторкой”, въехав в можжевельники бортом, стояла еще одна, с открытым капотом. Водитель склонился над мотором, а рядом собрался целый шоферский консилиум из трех человек, кто подавал гаечные ключи, кто подсказывал, что еще можно сделать.

Командир встречал их сам. Он был высок, плотен, широк в плечах и обладал такими приметными усами, что напоминал запорожца с картины, одного из тех, что писали письмо турецкому султану и приглашали его сесть на ежа. Пополнению он заметно обрадовался. Особенно Алексею Петровичу, которого, как оказалось, давно знал.

– Наконец, товарищ Огнев! Уже думал, что перекинут тебя в другую дивизию. Руки что, слушаются? Добре! Зашиваюсь, зашиваюсь без людей, позарез нужны, - он выразительно провел ребром ладони по горлу, - Сколько с тобой человек?