Проще, чем анатомия

Нерода Маргарита

– Не очень, - призналась она.
– На курсах было, перед войной… Но помню плохо.

– Понятно. Шоковые - в шоковую. Умеете шок определять?
– и, не дожидаясь ответа, продолжил, - Все полостные, все со жгутами - на шок подозрительны. Слабый быстрый пульс, бледность, холодный пот, полусознание - шок.

Раиса сразу вспомнила про давление, которое у шоковых тоже очень характерно меняется, но Ермолаев только головой качнул:

– Нечем мерять. С прошлой бомбежки нечем, последний аппарат треснул. Только по пульсу и общему состоянию.

И запомните главное - тяжелые никогда не кричат. Если кричит и ругается, значит силы есть. Без шока жгуты, зажимы в ране, полостные - марка О-1, операционная, первая очередь, - Ермолаев указал на стопки разноцветных картонных квадратиков на одном из столов.

– Переломы, крупные раны - вот тут только опыт. Вы где до войны работали? В хирургии? Это хорошо, но тут будет то, чего ни в одной гражданской больнице не было. Кто хорошо иммобилизован и в удовлетворительном состоянии - эвакуация, Э-1. Остальные - Э-2. Легкораненые, с хорошими повязками, если ходить-стрелять могут - в команду выздоравливающих, иначе - Э-2. Что непонятно - спрашивайте, первую сортировку вдвоем делаем. Здесь, в дивизии, оперируем только тех, кто от дальнейшей транспортировки затяжелеет. Сбившиеся повязки, сбившиеся шины - П-1 или П-2, в перевязочную, по состоянию раненого...

Полог палатки колыхнулся и внутрь тяжелой походкой вошел сам командир. Ермолаев тут же подобрался и вздернув ладонь к непокрытой голове, пилотку он оставил на столе рядом с блокнотом, начал торопливо докладывать, что развертывание перевязочной закончено. Денисенко не стал его поправлять, только рукой махнул:

– Закончено - добре. Всей завтрашней смене отбой. Поглядим еще, сколько нам спать дадут. Напоминаю, Романов с арьергандной частью медпункта должен с рассветом подъехать, значит, прямо до рассвета раненых повезут.

Пришлось еще дождаться, пока отработает автоклав. Над палатками висела черная южная ночь, без луны, но с россыпью звезд, крупных как соль.

– Погода плохая, - Ермолаев поежился, - летная. А мы с маскировкой не успели. Пойдемте, я вас провожу. Девчата там живут, их палатка за можжевельниками, слева от кухни.

В темноте он ориентировался свободно, не иначе, видел как кошка. Раиса ступала осторожно, больше всего боясь свалиться впотьмах в одну из вырытых щелей.

– Вас все-таки по отчеству как?
– спросил Ермолаев, слегка смущенный.
– Никак к званиям не привыкну.

– Раиса Ивановна, если по отчеству. Понимаю, с непривычки на военный лад сложно. Вас-то как?

– Илья. Можно без отчества, все-таки вы старше. А со званиями я вечно ошибаюсь. Это еще командир хороший, Степан Григорьевич никогда не ругается, если ошибусь. А пока была строевая, в Ялте, ох как мне попадало... Вы сами давно в армии?

Пришлось объяснить, что еще с июля, но пока скитаться по фронтовым дорогам выпадало больше, чем работать. Ермолаев оказался даже моложе, чем Раисе сначала глянулось, ему только двадцать три года. Работал в Ялте, на “скорой помощи”. Тоже с первых дней войны

призван. Но он уже знает, что такое медсанбат, а для Раисы тут пока все внове.

– Вот та палатка с краю, там все наши девчата, - Ермолаев указал Раисе куда-то в сторону чернеющих на фоне неба кустов можжевельника.
– Слышали разрывы? На артподготовку похоже - не иначе, с рассветом опять попрут. Только вот один день перед вами выпало отдышаться. А так, увидите, смены тяжелые. Товарищ командир недоволен, как в полках работают. Часто бывает, что шины плохо наложены. Шоковых мало...
– Ермолаев вздохнул как-то по-стариковски.

– Мало?
– не поняла беду Раиса.

– Довезти не успевают. Раненых в живот и грудь разыскивать надо, они на помощь не зовут. С машин часто мертвых снимаем… Челюстно-лицевых санитары считают безнадежными, выносят в последнюю очередь, а надо - в первую...

Ермолаев потер глаза и ей стало понятно, как же отчаянно он вымотался. Это Раиса пока - свежие силы. Он попросил разрешения закурить, вытащил папиросы и задымил, пряча огонек в кулаке. Курил в пол-затяжки, как те, кто недавно начал.

Постояли чуть-чуть в тишине, прислушиваясь к далекому бормотанию фронта.

– Так что отдыхайте, пока можно, - Ермолаев аккуратно погасил окурок.
– Хорошо, хоть спим под крышей.

Теперь можно вспомнить, что команду “отбой” вся смена получила. Осталось только разуться и упасть рядом с мгновенно заснувшими девушками.

Глава 14 Перекоп, 20 сентября 1941 и еще сколько-то суток

Первое Раисино дежурство началось, как коллега-фельдшер и опасался, часа в четыре утра, в сырой предрассветной темени. Кто-то проходил по палатке, тряс по очереди каждого за плечо и негромко говорил: “Подъем”. Только заснули!

Когда Раиса подошла к сортировочному навесу, почти все были в сборе и на дороге уже угадывались силуэты приближающихся машин.

– Что-то Романов быстро снялся, - озабоченно сказал Денисенко, но времени для дальнейших разговоров не было.

Ответ на вопрос о скорости передислокации приехал на первом же грузовике. Два санитара, откинув борт, начали бережно снимать носилки и оказался среди тяжелых военврач третьего ранга, совсем молодой еще, черноволосый, с татарской раскосиной в глазах. Взгляд их был мутен от боли и расползшихся во всю радужку зрачков.

– Вот и медпункт...
– Денисенко негромко чертыхнулся.
– Огнев, в операционную прямо сейчас. Будешь собирать бедро, высокий осколочный. Кровь сразу готовь. Сортировку принимаю у тебя.

В палатке светили керосиновые фонари, по натянутым стенкам метались тени. Гудели два примуса, над стерилизаторами поднимался пар. У Романова правая нога перебита, наложена шина. Как у того лейтенанта, что не донесли они тогда, под Уманью. Так похоже, что у Раисы сжалось сердце. “Но ведь здесь-то мы все… Не может быть, чтоб не помогли!”