Просто сказка...
Шрифт:
– А архитектор что?
– полюбопытствовал Владимир, в очередной раз столкнувшийся с сказочной интерпретацией реальных событий.
– А что архитектор? Дал деру - и все дела.
– А вот и нет, - вмешался волк Бонифаций.
– То есть, дал, но не сразу, а погодя. Не знаешь, так нечего зря и говорить. Вы его не слушайте, - повернулся он к Владимиру и Ивану, - дальше вот как повернулось.
Не успел народ от одной государственной стройки очухаться, он тут как тут. Заявился к царю как ни в чем не бывало, да и уломал его всеми правдами-неправдами храм отгрохать. Такой, чтоб другим неповадно было. Размером, - Бонифаций присел на дорогу и принялся разводить передние лапы в стороны и вверх, приговаривая: "Во!".
–
Стройку затеяли - мое почтение. Камень за тридевять земель везли, сколько скал порушили - не перечесть. А все почему? Архитектор тот храм решил на болоте ставить - земля у них, вишь, дорогой стала - не в подъем. За аршин квадратный мешок драхм. В общем, ставили-ставили храм, поставили наконец, статуями украсили, шинки рядом, как водится, еще чего по мелочи. Деревья остатние свели для факельного освещения - там теперь, говорят, за сто верст куста не сыщешь...
Опять народ собрался; царь впереди с ножницами, ленту красную резать. А лента та, правду сказать, вокруг храма сколько-то раз обернута, да шириной в локоть. Вот... Оркестр заиграл, - в этот раз трио арфисток пригласили, казна обмельчала - разрезал царь ленточку...
И только, значит, ножницы щелкнули, как гул раздался, земля поколебалась. Видит народ: колонны, что лентой той, вокруг храма многажды обернутой, на месте удерживались, в стороны подались, крыша вот-вот рухнет... А тут еще подрядчик (горе-растратчик именем или что-то вроде того, не упомнил) раскричался: "Я, надрывается, без фундаменту класть не обучен, мне эти нанотехнологии ваши с модернизациями сто лет надобны, гори оно все синим пламенем!.." Не успел сказать - рухнуло здание, да вдобавок и огнем полыхнуло - знать, на противопожарных мерах сэкономили...
– Вот тогда-то, - назидательным тоном закончил свой рассказ Бонифаций, - и подался архитектор тот в бега, а нелегкая занесла его к князю нашему...
С вершины холма местность казалось чуть не до горизонта поделенной на правильные квадраты солидных размеров и расцветок, посередине которых что-то возвышалось. Вблизи один из квадратов оказался зарослями кукурузы, огороженными через равные промежутки дорожным знаком: "Осторожно, дети!". Это слева. Справа - бахча, усыпанная крупными арбузами, а чуть далее (примерно с полверсты) вдоль дороги, искуственное болото, сплошь в ивняке, и табличка: "Клюква развесистая". Еще далее - огороженный пятачок с сиротливым баклажаном - "Плод заморский, руками не трогать!" Ну и, конечно же, поляна, посреди которой возвышалась прямо-таки колоссальная репа, и вся бригада уборщиков, в полном составе, затеявшая перебранку прямо возле корнеплода. Судя по внешнему виду - синяк под глазом у бабки, наполовину вырванная борода и расцарапанное лицо у деда, торчащие вкривь и вкось клочья шерсти (с заметными пролысинами) на зверях, и внучка, с огромными красными ушами, - обсуждение производственных проблем находилось в самом разгаре.
Точнее, не совсем производственных - речь шла о том, как наиболее рационально потратить деньги, вырученные от продажи репы.
– Помолчала бы, карга старая, - надрывался дед, стараясь подгадать момент, как бы половчее наддать старухе под микитки.
– Про конфузию твою только глухим неведомо!.. Это ж надо было догаться - чтоб Рыбка Золотая да салон красоты ей пожаловала за морем... Все люди как люди - кто с корытом новым, кто с избой, а ты с чем, пустая твоя голова?..
– И верно, - всхлипнула внучка, осторожно трогая уши, постепенно приобретавшие фиолетовый оттенок, - нет, чтоб зеркальце
– От, дуреха!
– не осталась в долгу старуха.
– Мать твоя дуреха была, а ты и того похлеще. Что толку ей с цветку того? Обмануло ее чудище, и вся недолга. Королевичем заколдованным объявилось, богатства непомерные сулило... А на деле? Как было чудищем, так и осталось, а дворец - хоть он и дворец - да на таком отшибе, что иначе как волшебством и не добраться... Сколько деньжищ на эпиляцию потрачено, и все без толку!.. А от тебя, дуралея, который год слышу о шубе медвежьей! Уж как расписал: и волнистая, и шелковая, и на солнышке мехом переливается, и теплая... Дай только в лес сходить... И где ж она? Как до лесу - так дальше кумовой хаты ни шагу, даром что с краю... Сколько самогону выхлестали на пару - всей деревне при разумной экономии лет на десять хватило бы...
Услышав о медвежьей шубе, волки осторожненько попятились и скрылись в кукурузе.
Зато с другой стороны репы, там где ботва создавала приятную тень, царила полная идиллия. Вплотную к корнеплоду примостился пес, обычная дворняга, лохматая, черно-серая, местами в репьях, уши вислые. Он мирно посапывал, иногда клацая зубами на надоедливую муху, осмелившуюся потревожить его сон назойливым жужжанием. Рядом с ним обосновался толстый кот; повязав себе салфетку, он чинно развязал узелок со снедью - нехитрый, но обильный крестьянский обед - и неторопливо воздавал ему должное. Морда его лоснилась от сметаны - по всей видимости, горлышко кринки было слишком узким. Здесь же восседал - язык не поворачивается назвать его мышом, ибо размером он был с доброго сурка - серый зверь, распорядившийся на свою долю головкой сыра и караваем.
Иван царевич начал засучивать рукава.
– Ну, чего стоим?
– обратился он к Владимиру.
– Вишь, забота у людей. Помочь надо бы.
– Нет проблем, - пожал плечами тот.
– Возьмем лопаты, окопаем, да и...
И тут выяснилось, что Иван вовсе не имел в виду дерганье репы - не царское это дело, репы дергать - а намеревался помочь в разрешении спора, взяв на себя нелегкую задачу справедливого судии. Но для начала, разъяснил он, надо бы вразумить нерадивых работников (при этом он до боли знакомым жестом указал в сторону животных), которые, в то время как люди надрываются, можно сказать, из сил выбились в тяжкой битве за урожай. Собственно говоря, смысл сказанного выше Иван уместил в одной фразе, звучавшей приблизительно: "Сейчас ка-ак дам!.."
У Владимира аж в горле пересохло.
– Да брось ты их, - попробовал урезонить он царевича.
– Сам же говорил: не царское это дело... Тебя царевна ждет, а эти... Оставь их, пусть сами разбираются. А еще, - пришла ему на ум спасительная мысль, - рассудишь их, поможешь, они тебя за стол, да в баньку, да пир на всю деревню... Так надолго застрянем.
– И то верно, - раздумчиво протянул Иван, который из всего сказанного Владимиром, похоже, услышал только "не царское это дело".
– Пусть сами разбираются. Вот ежели б с кем биться надо было, а так... Возни много, а славы никакой. Подались, - решительно заключил он.
– И еще, - вдруг остановился, - ты, ежели меня справедливость одолевать начнет, останавливай вовремя, напоминай про дело не царское... Ну, пошли, что ли...
И они отправились дальше, предоставив работникам самостоятельно решать проблему уборки. Чуть впереди них на дорогу выскользнули волки, и с ленцой потрусили, о чем-то переговариваясь между собой и заметая след хвостами.
Так прошли они с полверсты, когда впереди показалось нечто, оказавшееся при ближайшем рассмотрении возом, груженным мочалом, возглавляемым упитанным владимирским тяжеловозом. На скамейке, приспособленной к телеге, восседал дюжий детина в рубахе с воротом нараспашку, подпоясанный куском вожжей. Борода лопатой, нос картошкой, мясистые губы, взбитые кудри, неприветливый колючий взгляд.