Проводы
Шрифт:
Юрик тем временем достал из машины дубинку, метнулся в ту сторону, куда была уведена его подруга, и сразу же увидел еe и похитителя. Он замер у дерева и стал наблюдать за ними. Сельской тягал Зинулю за руку по детской площадке, склоняя еe именно к тому, что заподозрил Юрик.
– Aх ты ж блядюшка такая, - приговаривал он, пытаясь заломить Зинуле руку за спину.
– Я ж таких, как ты, миллион отвафлил. A ты ж что, другая?
– Ма-ма, - плаксиво тянула Зинуля и в очередной раз уворачивалась от милиционера.
– Пусти-и.
– Aх
– Та я ж тебя сейчас в отделение отвезу, ты у меня там перед всем взводом раком постоишь. A тут только я и всe. Ну, давай, соглашайся, а?
Сельский в очередной раз обхватил Зинулю одной рукой за пояс, а другой то щупал за грудь, то пытался придавить еe голову книзу, чтобы поставить на колени. Ничего у него не выходило, поскольку глупая и жадная его рука упорно возвращалась к груди задержанной и осуществить главную задачу он так и не смог, ибо мощный удар дубиной лишил его такой возможности.
Подхватив сраженного под руки, мгновенно вошедший во вкус асоциальной жизни Юрик потащил его к машине. Зина, поправляя куртку, засеменила следом.
Педагогически настроенный милиционер уже пришел в себя и, изумленно раскрыв глаза, осматривал залитую кровью ладонь. Будь он самым простым нью-йоркским копом, он, конечно, уже вызвал бы по рации вертолeт с группой захвата, но он не был обучен таким премудростям и потому был вторично лишен возможности защищать честь мундира и самоe жизнь. После этого Юрик засунул обоих пострадавших в машину, забрал без дела лежавшую на переднем сиденье рацию и вытащил из замка зажигания ключи. Захлопнув дверцы, он широко размахнувшись, забросил рацию куда-то в темень и, схватив свою подругу за руку, рванул наутек.
Ключи от машины он выбросил в урну на трамвайной остановке у выхода из парка. Развалясь на заднем сиденье вагона и уперев ноги в поручень, он, прижимая к себе любимую, спросил заботливо:
– Перессала?
– Та ты что!
– только и ответила Зинуля, еще придерживая ладошкой волнующуюся от пробежки грудь.
– Не бздо!
– успокоил еe Юрик, который в этот момент чувствовал себя героем и хозяином жизни.
– В гробу я их всех видал, коз-злов вонючих. Прикидываешь, чисто, что они задумали? Коз-злы!
– еще раз сказал он и стал повторять это слово и другие, похожие, на разные лады и выстраивая по-разному в предложения, всякое из которых опять же возвращалось к той мысли, что, мол, Юрик их всех имел в половом смысле слова.
– Сейчас ко мне поедем, - наконец, оторвался он от темы.
– A мамаша?
– спросила Зинуля.
На это Юрик отвечал, что с мамашей он проделал то же, что и с милиционерами - в переносном, конечно, смысле.
Когда они поднимались по лестнице, дверь Юрикиной квартиры отворилась и на площадку вышла Муся с миской стираного белья.
– Здрасвтвуйте, - поздоровалась Зинуля.
– Здрасьте, давно не виделись, - отвечала Муся, подозрительно
– Что это вы в дом среди ночи?
– Дело есть, - сказал Юрик, протискиваясь мимо матери в дом.
– Какое это еще такое дело?
– Какое надо. Давай иди куда шла, - напутствовал еe Юрик.
– Я пойду, - сказала Муся.
– Сейчас развешу белье и вернусь проверю, что у тебя за дела такие. Сильно деловой заделался, ити твою мать.
– Ити свою мать, - вернул ей Юрик.
– Дешевле будет.
В своей комнате Юрик придвинул письменный стол к двери и стал стаскивать брюки.
– Давай раздевайся, а то сейчас в штаны натрухаю.
– A мамаша?
– спросила Зинуля нерешительно.
Опять Юрик сказал, что имел свою мамашу - в фигуральном смысле и, уже не в силах сдерживать бурлящую в нeм страсть, стал раздевать свою подружку. Он пристроил еe к столу, так что Зинуля оказалась лицом к лицу с фотопортретом любимого Юриком музыканта Владимира Семeновича Высоцкого, косовато улыбающегося Зинуле из-под настольного стекла. Нет, нет, она этой иронической улыбки не видела. Закрыв глаза, она вся отдалась ворвавшейся в неe огнедышащей силе Юрика. Когда соитие их близилось к своей кульминации, в дверь постучали.
– Вы чего там делаете?
– деловито спросила Муся.
– Уроки, - бросил Юрик, раскачивая стол.
– A ну, открой дверь.
– Да пошла ты!
– выдохнул Юрик.
– A-ах-ах-ах!
– закричала Зинуля, ощущая, что внутри неe сейчас разорвется граната.
– Я тебе сейчас пойду!
– крикнула Муся и ударила в дверь кулаком. Стол отодвинулся, и разъяренный Мусин глаз блеснул в дверном проeме.
Юрик подналег на Зинулю, и дверь закрылась. Граната взорвалась. Зинуля забилась и, вскрикнув напоследок, умерла.
– Сучка!
– сказала с той стороны двери Муся.
Юрик снял мертвую Зинулю со стола и оттащил на стоявший у стены диванчик.
– Сама ты сучка, - отвечал он маме, вытирая фаллос майкой.
– Поговори мне, сволочь такая-растакая. Козлище такое-сякое. Я тебя сейчас с твоей прошмандовкой быстро отсюда выкину!
– продолжала мамаша и продолжала так еще долго-долго, пока монотонные еe угрозы и оскорбления не были заглушены магнитофоном.
Юрик лег рядом с Зинулей на диван и закурил. Зинуля устроилась у него на плече.
Они вышли, когда в мамашиной комнате погас свет и оба надеялись на то, что она спит. Ничего подобного.
– Сучка маланская, - раздалось из темноты негромко, но вполне отчетливо.
После этого они уже двинули к выходу не таясь, с шумом расталкивая стулья и на прощанье громко хлопнув дверью.
11
– Вот, полюбуйся на жеребца, - сказала Муся, наливая участковому красный борщ из кастрюли, над которой, покачиваясь, висел наваристый мясной дух, и кивая на вошедшего Юрика.
– Здрасьте, дядя Толя, - сказал Юрик, широко улыбаясь.