Прыжок "Лисицы"
Шрифт:
Глава 18
Бамборские скачки
Тамара, ни слова не сказав, встала. Подошла к свернувшемуся в позу эмбриона Ахре. Оказалось, она прятала в руке стальную полоску Бахадура. Вот этот ножичек она и воткнула абхазу в горло.
Подбежала ко мне и прижалась. Ее потрясывало.
«Моя девочка! — восторженно подумал я и сам себе удивился. — Не чувствую ни малейшего отторжения. Грузинки, они все такие — горячие! Одна даже генерала русского в своей спальне зарезала! Но как же я изменился! Для меня убийство превратилось в норму. Ведь я и сам к Тамаре прорвался, оставив за
Я гладил ее по плечу и целовал мокрые от слез щеки.
«Ведь этот ножичек, уверен, она себе приготовила! Как бы я жил дальше, случись с ней беда?!» От этой мысли меня самого затрясло.
— Живы? — весело окликнул нас с порога мой кунак.
Его черкеска была заляпана кровью. Поперек предплечья шел разрез. Рука висела плетью. Он изо всех сил изображал, что ему не больно.
— Тамара! — заявил я официальным тоном, плохо подходящем к моменту. — Разреши представить тебе моего кунака. Юсеф Таузо-ок из племени Вайя!
— Сперва я займусь вашими ранами. Потом все остальное! — непререкаемым тоном объявила моя царица. — Мне нужны яйца, свежее коровье масло, мелкая соль, мед и мука.
— Ты пирог собралась печь?! — поразился я.
Она посмотрела на меня испепеляющим взглядом. Отправилась к очагу, где громоздились кухонные бочоночки и коробочки, бросив на ходу:
— Скажи своему другу, чтобы снимал черкеску. Если вы, конечно, закончили свои мужские игры!
Мы говорили по-грузински. Кунак ни слова не понял. Но гладя на мою счастливую физию и глупую улыбку, не удержался:
— Кажется, Коста, ты пропал!
— Что там, во дворе? Закончились супостаты?
— Джанхот загнал двух последних в кунацкую. Если не сдадутся, сожжем, чтобы не мучиться с ними.
— А Фабуа не станут возражать?
— Эбару башку упрямую проломили. Не знаю, выкарабкается или нет? — ответил Юсеф, стаскивая с себя рукав черкески. — А Эдик-бея и подстрелили, и порезали. Но держится. Ворчит, что мы ему битву испортили!
— Редкий тип! — кивнул я и поддержал руку кунака, чтобы Тамара смогла обработать резаную рану.
— Ай-я! — завопил, дурачась, Юсеф, когда Тамара посыпала ему разрез мелкой солью.
— Скажи этому абреку, что, когда рана подсохнет, я наложу ему повязку с коровьим маслом. И менять ее нужно будет каждый день.
— А зачем тебе яйца и все остальное?
— Гипс буду делать Бахадуру. Ему булавой руку сломали.
— Видишь, Юсеф, этого несчастного? — показал я на очнувшегося алжирца, который недоуменно переводил взгляд с Тамары на меня. — Тот самый человек, который подарил мне тот самый нож! Мы с тобой в твоем дворе учились его бросать. Считай, мой учитель.
— Жалко, он сейчас не в форме. Я бы с удовольствием взял бы пару уроков.
— Мне кажется, он и пальцами ног способен метать свои железки!
Тамара захлопотала вокруг Бахадура. Он стоически выдержал вправление кости и наложение дощечек. Мы с кунаком удалились, чтобы не мешать.
— Яйца мне с птичника принесите! — крикнула нам в спину Тамара.
Вот так всегда! То девушку от злодеев надо спасать, то с курями воевать отправляют…
Имению крепко досталось. Пострадали и люди, и постройки. И виновники трагедии, братья Фабуа. Они-то хоть за дело. Но причем тут восемь зарубленных рабов и один задохнувшийся в дыму? Две старушки
Я прошел в унну, где лежал уже кем-то перевязанный Эдик-бей. Тяжелый бой и потеря крови никак не сказались на упрямом и суровом выражении его лица.
— Я забираю девушку! — с порога уведомил я хозяина.
— Согласия не даю! — зыркнул на меня убых из-под нахмуренных бровей.
— А я его и не спрашиваю! — констатировал я очевидное.
— Не имеешь права забирать мою собственность!
— Плевать! Поправишься, можешь поискать меня!
— Так и сделаю!
Я развернулся, чтобы уйти.
— Эй, урум! Черт с тобой! Давай свое золото!
— С тебя хватит и двоих абхазов, что мы захватили. Мое старое предложение не являлось публичной офертой! — озадачил я своим ответом Эдик-бея, покидая мужскую половину сакли. Судя по ругательствам за спиной, до него дошло, что золота не будет.
… Изрядно раздувшимся караваном мы двигались к реке Бзыбь. Трое моих «мушкетеров» не могли не нарадоваться. Каждому досталось по пять лошадей и куча оружия в качестве добычи. Я свою долю забрал в виде лошадок для Тамары и Бахадура. И последнего вооружил с головы до ног, от чего он в восторг не пришел. Дело было не в съедобном гипсе, который отчаянно ему мешал. А в его привязанности к своим полоскам из стали. Он только их признавал подходящими настоящему алжирскому убийце и телохранителю прекрасной дамы по совместительству.
Наш путь лежал к русской переправе на границе между Убыхией и Абхазией. Как ни отговаривали меня друзья, я был непреклонен. Тамару следовало вернуть в Вани и там официально попросить ее руки у братьев Саларидзе. Следовательно, нам нужно было как-то попасть в Грузию.
Кратчайший путь туда — через Бзыбь. Реку полноводную и с быстрым течением. Курчок-али, часто бывавший в этих края, называл ее «бешеной рекой». Форсировать ее на лошадях у устья с женщиной и раненым товарищем — нереально. Там следовало морем проплыть, описав приличную дугу. Просто переплыть в узком месте — еще более сказочный вариант с ожидаемо плохим концом. Сейчас, когда пошло таяние снегов, нас бы просто унесло течением и разбило о камни. Точно также обстояло дело с бродами возле Аджепхуне, в нынешнее время перекрытыми бурным потоком. Оставался русский паром-баркас у небольшой военной заставы на дороге вдоль моря, связывающей Гагры с Бамборами.
Там разойдутся мои пути-дороги с троицей побратимов. Чем я смогу им отплатить за их помощь? Самой жизнью им теперь обязан! Без Тамары я бы точно не выжил. Слишком захватила мою душу эта порывистая и прекрасная девушка!
В выбранном маршруте была одна проблемная деталь. Встречи с русскими я не боялся. Мой «вездеход» от Фонтона — я проверил — не пострадал. Пули, пробившие папаху, пролетели мимо. Зато перспектива свидания с князем Михаилом Шервашидзе и потенциальным женихом Тамары конкретно так напрягала. Но деваться было некуда. Дорога от переправы вела только в Бамборы, в русскую крепость в трех верстах от моря и на таком же расстоянии от Лехне, как прозывалось в нынешнее время село Лыхны, известное любому, кто жил в СССР и заходил в винный отдел. В этом большом селении издревле стояла резиденция абхазского владетеля.