Психоделика любви: Начало
Шрифт:
— Черт, Итачи! — Дейдара среагировал быстрее, кинулся вперед, и, сбив опешившего Кабуто, ринулся со всех ног. Вот только Итачи, выйдя из ступора, не успел сбежать. Кабуто схватил его за лодыжку. Учиха упал рядом, смотря, как за углом Тсукури электрической дубинкой вырубила подоспевшая охрана.
Пейн искал ключи весь день. И меньше всего ожидал увидеть их прямо перед своей дверью. Будто бы он выронил их нечаянно, промахнувшись, когда убирал в карман. Спокойно открыв дверь и пройдя внутрь, он пробежался взглядом по кабинету. Со стороны все выглядело как обычно, нетронутым. Пейн
Комментарий к Глава 9, в которой вылечился пациент. Народ, вы меня еще помните? :D Тысяча извинений за задержку. Автор прошел дурдом: практику, сессию, написания диплома. И после месяц не могла прийти в себя. Но надеюсь, что вы все еще со мной. Потому что я вернулась и готова творить.
====== Глава 10, у которой раздвоение личности. ======
Казалось, во второй раз должно быть легче. Но Итачи не мог выносить белые стены. Скуксился, согнувшись пополам, закрывшись от навязчивого белого вакуума карцера, в который его поместили. Его личное наказание — белый режущий глаза свет, мягкие стены, о которые не убьешься, да крики и проклятья Дейдары за стеной. Итачи и сам знал, что сделал это снова — подставил их обоих. И готов был поклясться, что в этот раз Тсукури не поскупится припасенной на черный день бомбой, чтобы наконец подорвать Учиху.
Но хуже всего оказалась тишина. Тишина, вытянувшаяся в линию, по которой брел Итачи от стены к стене. Вероятно, даже у Дейдары были внутренние батарейки, и он устал кричать бессвязные угрозы. А может, Итачи просто уснул и ему снится тишина?
Бесцельно фланируя по мягкому полу, Итачи не сразу заметил сидящую у стены Конан, что терпеливо ждала, когда Учиха пожелает её увидеть. Но заметив призрака, Учиха не поспешил остановиться и заговорить с неупокоившейся душой. И Конан не давила; не говорила, ждала, когда он сам захочет услышать, смиренно ждала, когда понадобится ему.
Устав, Итачи упал рядом, согнул колени и ударился несколько раз макушкой о мягкую стену.
— Я убил его.
Конан молчала какое-то время, а после заговорила чуть тихо, так, будто призрака могли услышать посторонние:
— Я не нашла его тело. Даже поднялась в восточную башню. Но его там нет. Даже монстры, они как будто притаились перед предстоящей бурей, спрятавшись по углам.
— И что это значит? Что от его тела избавились?
— Я не знаю. Прости Учиха-старший. Не знаю, стоит ли мне приносить свои соболезнования. Ведь слова утешения могут прозвучать странно из уст призрака.
— Соболезнующий призрак — как плохая шутка.
Итачи согнулся и схватился за переносицу, будто пронзённый мигренью.
— Ты говорила, что покончила с собой…
Он хотел молчать. Но молчать казалось неправильным, когда рядом сидела Хаюми, даже если она его галлюцинация, молчать казалось неприличным и грубым. И он готов был говорить о чем угодно, лишь бы не о своих ошибках.
— Верно, десять лет назад, в квартире, которую мы снимали с моим молодым человеком.
— Почему ты это сделала?
— А почему кончают с собой люди?
— От трусости? От безысходности? От страха? От никчемности? Откуда я знаю, я люблю жизнь и боюсь её потерять.
—
— Считай, что так.
И после недолгой паузы, Конан промолвила немного сконфуженно и неловко, даже постыдно:
— Я сделала это из-за любви.
— Что за бред…
— И правда, бред. Ведь именно это он и был. Ты знаешь, я очень мучилась при жизни, в прямом смысле. Я не могла спать, страдала бессонницами, была настоящим сапожником без сапог. Будучи будущим психиатром, я не могла себе помочь. А вот Яхико пытался. Он принес мне те чудо-таблетки. Благодаря им я уснула, но и благодаря им треснули по швам наши отношения. Ведь я…. Изменила ему с призраком.
Засмеяться или заплакать? Итачи не знал, что ему делать, скорее одно и другое одновременно, он так устал от этого сумасшествия, что не мог уже удивляться. От услышанного он лишь обернулся к Хаюми, уставившись на неё взглядом человека, умершего не один раз. Конан взглянула на собственные руки, вытянув их вперед, голос её звучал как громкая сломанная струна:
— Кто знает, был ли это призрак. Порой мне кажется, что это была лишь галлюцинация, побочный эффект от таблеток, которые я глотала горстями. Я придумала его сама себе — понимающего меня человека, с которым мне не нужно притворяться, что все в порядке. С ним я могла поговорить, о чем угодно. Это было так удобно. Ведь Яхико не мог меня понять, он спал крепко как младенец. А призраки не спят, призракам сон не положен. Я так сильно любила его в своей больной фантазии, а сейчас не могу вспомнить ни лица, ни имени, ни голоса. Точно и правда никогда не было. Ничто, ради которого я сиганула с балкона в надежде улететь в небо, а застряла, в итоге, на этой земле.
Хаюми дотронулась до пирсинга на губе, потупив взгляд.
Итачи молчал, что можно было расценить, как нежелание продолжать разговор. Он выглядел слишком изможденным и уставшим, осунувшимся, с нездоровым синевато-зеленым оттенком на лице, как пожеванный и выплюнутый кусок.
— Прости, если бы я была материальна, я могла предложить тебе облокотиться об меня, чтобы поспать, но ты просто пройдешь сквозь меня, — и в доказательство протянула руку, но так и не решилась дотронуться до плеча.
— А если ты ляжешь на меня?
Хаюми даже вздрогнула, не ожидая услышать что-то в ответ.
— Я могу левитировать, имитируя прикосновение…
— Попробуй, мне бы это сейчас очень помогло.
Так и не подняв взгляда от пола, чуть отодвинул руки, будто приглашая в объятья. Хаюми растерянно поерзала на коленях, и медленно-медленно накренилась в бок, сжавшись и сгруппировавшись, боясь не рассчитать, чтобы не пройти сквозь Учиху, который и сам сейчас напоминал призрака или, скорее, бездвижный труп.
Конан не рассчитала и прошла сквозь плечо, на которое хотела положить голову, полетела вниз, но вовремя повисла, тем самым оказавшись головой на коленях парня.
— Прости, Итачи, я промахнулась.
— Ничего, так тоже пойдет.
Учиха тяжко вздохнул и положил ладонь над головой Хаюми так, как если бы мог прикоснуться к её волосам.
— Кто знает, Хаюми Конан, быть может ты тоже не призрак, а всего лишь порожденная моим психозом фантазия, которая ожила из боли и страданий, совсем как зайка-убивайка.