Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода

Бьюдженталь Джеймс

Устаревшие намерения, обнаруженные в свете текущего присутствия, быстро увядают, и им на смену могут прийти актуальные жизненные цели, больше отражающие то, кем в действительности является клиент. Вместо того чтобы неосознанно проживать детский сценарий, позаимствованный у родителей и других людей, клиент может взять ответственность за своё бытие и обнаружить, что ему наконец стала доступной возможность актуализации своего потенциала.

Изменение скорости жизни

Часто в результате терапии клиент обнаруживает: его отчуждение от самого себя привело к тому, что его жизнь стала похожей на жизнь заключённого, за которым следит подозрительный и безжалостный охранник. Человек, расколотый на части — босс-тиран и ненадёжный работник, — постоянно

стремится сделать больше, сделать лучше и доказать своё соответствие невероятно высокому стандарту. Уолш [Walsh, 1976, 102] описывает этот паттерн.

Прежде я верил, что должен постоянно следить за собой, оценивать и безжалостно подгонять себя, если хочу мотивировать себя к достижению желанной цели. Как часто и точно отмечал мой терапевт, моё состояние было «отношениями „господин — раб“, в которых нужно постоянно быть бдительным и следить за самим собой». Контрпродуктивная природа такого состояния дел в конце концов стала очевидной, и я начал осознавать, что жестокое осуждение, гнев на себя и разочарование в себе лишь питают ту негативность, о которой я позже сожалел.

Многие люди творческих профессий и просто творческие люди делятся опасением о том, что станут бездеятельными и не смогут творить, если не будут толкать себя вперёд. Однако когда они осознают противоречие в попытках заставить себя делать то, что они и так хотят делать, имеет место значительное уменьшение напряжения и часто усиление такой продуктивности, которая обладает личной ценностью для человека.

Ослабление стремления к достижениям

Восточные дисциплины научили многих из нас, западных людей, с недоверием смотреть на сильный акцент нашей культуры на стремление к достижениям, состязательность и продуктивность. Мы всё больше осознаём, что такое настроение уничтожает значительную часть богатства и смысла нашей жизни. Тем не менее мы упорно стараемся себя освободить, и довольно многие попались на удочку парадокса усиленного старания не слишком стараться. Уолш описывает то, как этот парадокс может быть разрешён, если человек остаётся центрированным и поддерживает осознавание.

Постепенно до меня начало доходить, что, возможно, мне не обязательно чувствовать себя настолько «активным» и «деятельным», когда я иду к какой-то цели. Кроме того, я обнаружил, что с внутренними эмоциональными проблемами не обязательно работать и не обязательно их прорабатывать; по крайней мере иногда я могу просто свидетельствовать их и наблюдать их эволюцию и разрешение. Это ощущение усилилось до такой степени, что теперь я задаюсь вопросом: не является ли ощущение «делания» иллюзией? [Ibid., 106]

Стремление к достижению, делание, усилия и неотложные дела обычно по большей части оказываются продуктом духа «хозяин — раб». В подлинно субъективной перспективе целостности бытия нет места подобным самоманипуляциям. Эта истина стоит за распространённым в медитационных дисциплинах наставлением «отпустить». Для того чтобы постичь фундаментальное единство, следует отпустить эго.

Уменьшение притуплённости жизни

С уменьшением стремления к достижению, приходящим с большей субъективной центрированностью, непосредственно связано ослабление потребности в психологических анестетиках. Многие, но, разумеется, не все предложения индустрии развлечений, такие как телевидение, радио, кинофильмы, коммерческие спортивные зрелища, азартные игры и т. д., можно рассматривать как способы предоставления, по сути, пассивному зрителю наркотика для подавления жизненной тревоги или пустоты состояния объекта. Уолш говорит о том, что он реже «убегает в бездумные занятия (например прослушивание радио) и с большей готовностью „тусуется“ со своими переживаниями и со своим умом».

Усиление ощущения ценности опыта

Как утверждает Уолш, усиление центрированности ведёт к значительному увеличению ценности субъективного, и это сопровождается открытием бесконечного богатства, скрытого в каждом

человеке, и стимулирует его.

По мере того как я проводил всё больше времени, настраиваясь на свои переживания, усиливалась чувствительность моего восприятия. Похоже, что абсолютный порог ощущения снижался, а способность к различению ощущений усиливалась. Поначалу казалось, что эта перемена относится лишь к внутренним объектам перцепции, однако постепенно стало очевидно, что она включает повышенную чувствительность к внешним стимулам… По мере усиления чувствительности к внутреннему потоку переживаний усиливалось осознаваемое мной ощущение его богатства, которое в конце концов приобрело такое психоделическое качество, которое я прежде считал достижимым лишь посредством приёма психоактивных веществ. [Ibid., 101–102]

Изменение взгляда на человеческие отношения

Вполне ожидаемо, что когда человек приходит к большей субъективной центрированности в жизни, его отношения с другими становятся более центрированными и осмысленными. Значительная часть нашего обычного общения имеет то же притупляющее качество, которое мы отметили, когда речь шла о формах развлечений. Светские разговоры часто осуждаются, и в то же время они могут оказаться гораздо более искренними, чем на первый взгляд более серьёзные и глубокие разговоры. Лёгкое общение редко притворяется чем-то бoльшим, нежели заполнение пространства, тогда как значительная часть разговоров в академической среде, бизнес-среде и других подобных ситуациях деструктивны в своей бездумной объективации человеческого опыта и примитивном предположении о том, что объективный мир — единственная по-настоящему важная сфера жизни. Атмосфера, наполненная скрытым соперничеством за власть над жизнями других, цеплянием за деньги и собственность, небрежным уродованием и убийством надежд и мечтаний, царящая в залах заседаний, в клубах преподавателей, на церковных советах и на встречах сотрудников общественных организаций, куда грязнее и сильнее отравляет жизнь человека, чем городской смог.

Возвращение домой, на родину субъективной центрированности, почти всегда означает некоторое уменьшение привязанности к привычным целям, таким как богатство, собственность, престиж, положение и слава. Некоторые люди в этот момент просто бросают всё, отвергая мир и посвящая себя внутреннему исследованию. Иногда их критикуют за то, что они не вносят прямого вклада в благополучие общества, но в их защиту можно сказать, что они также причиняют меньше вреда, чем многие из тех, кто находится в гуще событий. В конечном счёте такие люди, бросающие привычную жизнь, возможно, вносят вклад в здоровье человеческого опыта. Однако немало и таких, кто продолжает выражать свою верность человеческому роду, тонким или очевидным образом становясь агентами перемен и вместе с другими людьми или группами устремляясь к воплощению того изменения сознания, которое, согласно всё более распространённому мнению, должно произойти, если наш вид хочет выжить и реализовать то, что ему суждено [Bugental, 1967a; 1970; 1971a; 1971b].

Когда мы осознаём свой субъективный взгляд, становится очевидно, какую значительную часть своей жизни мы тратим впустую — на борьбу с демонами, которых сами же создаём, которые являются продуктами нашей отчуждённости от собственного бытия и которых можно полностью победить, если мы перестанем питать свой страх и чувство антагонизма. Этот триумф становится не результатом битвы, а результатом раскрытия осознавания своей истинной природы, так что враг рассеивается в свете подлинного бытия. Грозная и неоспоримая истина состоит в том, что наши культурные институты — церковь, суды, правительство, школы и социальные организации — не справляются со своими задачами, не отвечая требованиям нашего времени. Все они в значительной степени основаны на нашем страхе и недоверии к собственной природе. Будучи отчуждёнными от самих себя, мы возводим защиты, ещё более разобщающие нас, а затем в итоге начинаем обманывать те самые институты, чтобы утвердить свою суверенную, бунтующую идентичность. Именно так клиент возводит стены, отгораживающие его от условий человеческого существования, после чего ему приходится выставлять дополнительные линии обороны, в то время как он снова и снова пытается обрести свободу.