Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода

Бьюдженталь Джеймс

Ощущение трагического в жизни

С точки зрения субъективной центрированности мы видим человеческую жизнь с ощущением трагичности. Уолш пишет: «Я смог увидеть, что моя прошедшая жизнь, жизни других и некоторые нормы общества и психиатрии были узко и трагически основаны на невежестве и страхе». Этот взгляд необязательно сопряжён с ощущением тщетности и безучастности, однако с большой вероятностью ведёт к позиции непривязанности в том смысле, что мы не покупаемся на искажения, которые он обнаруживает. Видя человеческий опыт таким образом, видя те огромные усилия, которые многие люди направляют на то, чтобы быть такими, какими, по их мнению, они должны быть; видя ту огромную

заботу, которая почему-то проявляется по обе стороны и в гуще безнадёжности; видя тот огромный поток надежды и преданности, который в значительной части обречён в силу своей неосознанности, — невозможно не ощутить грусть.

Это не означает, что человек, в определённой степени обретший суверенитет, ощущает готовность стать новым Мессией — напротив, обычно присутствует общее ощущение скромности в свете огромных проблем, стоящих перед человеческими существами, и поразительных достижений прошлого. Единственный особый взгляд — это осознание существования абсолютно необходимого первого шага, который почти полностью игнорируется. До тех пор пока мужчины и женщины не примут собственную природу и полностью не осознают того, что являются авторами, а не жертвами своих судеб, все их усилия обречены на провал. До тех пор пока человеческие существа не начнут доверять себе и не будут основывать свои попытки обрести лучшую долю на антагонизме собственной природе, такие попытки не принесут своим творцам ничего, кроме борьбы. Такова трагедия ситуации человека.

Расширенное ощущение идентичности

На предыдущих страницах я много раз говорил о том, что помогаю своим клиентам обрести расширенное ощущение идентичности. Что же это означает? Все люди по умолчанию живут в соответствии с в основном скрытым и неисследованным образом собственной природы. Этот образ диктует то, что может и чего не может человек, описывает то, что в окружающем мире является полезным, а что — угрожающим, и определяет то, что желательно, а чего следует избегать. Я убеждён, что большинство из нас несут в себе образы существа с ограниченными способностями, скромным потенциалом и выносливостью и обречённого скорее быть объектом действий, нежели деятелем. Расширенное ощущение идентичности, возможное для человеческих существ, подразумевает, что мы в намного большей степени способны порождать такие переживания, которых мы действительно хотим, жить в сокровищнице жизненных сил внутри нашего собственного сознания и непрерывно определять форму мира и собственной природы. Уолш рассказывает об открытии «ощущения силы, которым я действительно наслаждался после всех тех лет, что я провёл с чувством собственной неполноценности».

Я, я и ещё раз я

То, что возможно при расширении собственного ощущения идентичности, можно увидеть, если рассмотреть различия между идентичностью человека и его «я». Это отличие может казаться непонятным, если мы прежде никогда не задавались подобным вопросом. Обычно мы считаем, что эго, «я» и я-процесс — это синонимы. Однако я убеждён, что это не так. Мне кажется, что эти слова указывают на важным образом отличающиеся друг от друга аспекты бытия.

«Я» — это слово, использующееся для обозначения объекта восприятия, того, что мы можем переживать (в отличие от переживаемого самим объектом). Таким образом, «я» включает физическое тело, мои привычные паттерны поведения (такие, которые может увидеть наблюдатель) и мои воспоминания о действиях, чувствах и событиях прошлого. Это «я» само по себе инертное, не сознающее и не обладает силой. «Я» является конструктом и не имеет собственной жизни.

В целом «я» значительно отличается от того, кто я есть. «Я» — это автомобиль, а не принцип внутреннего сгорания, не процесс движения сквозь пространство и уж точно не водитель. «Я» — это качающиеся деревья и трава, но не ветер, который их качает. «Я» — это объект, а не субъект.

Также объектом является эго.

Слово

«эго» пересекается по смыслу со словом «я». Эго можно назвать общим элементом, выделенным из множества различных восприятий «я». Это делает его синонимичным по смыслу «я»-концепции [Raimy, 1948; Bugental, 1952], и именно в этом смысле использую его я. Эго — это выжимка переживаний прошлого в бытии человека, сознательных и бессознательных надежд и страхов в отношении собственного бытия сейчас и в будущем.

Каждый из нас конструирует эго как запись того, кем мы были, и по ошибке считает эту запись изображением того, кем мы можем быть. Без внимания к внутреннему чувствованию мы принимаем решения и выбираем направления действий, руководствуясь тем, что мы делали в прошлом, после чего часто обнаруживаем, что наш выбор не принёс нам удовлетворения и что мы не полностью вкладываемся в свои действия. То, что я давно люблю научную фантастику, ещё не означает, что мне понравится космическая сага, которую сегодня показывают по телевизору. Мне нужно направить внимание внутрь, чтобы узнать, каково сейчас моё истинное желание. Но кто же должен направить внимание таким образом?

«Я-процесс» — это термин, обозначающий субъект бытия, бытийность человеческой жизни. «Я-процесс» — это средство коммуникации, название чистого субъекта, делающее его объектом и позволяющее нам говорить о нём. (В конечном счёте здесь присутствует противоречие, ведь когда мы говорим о чём-то, мы делаем это объектом обсуждения, а субъект никогда не может быть объектом.) Я-процесс — это бытие человека, выраженное через его действия, речь и т. д.

Этот момент может сбивать с толку, однако он очень важен. Мы настолько привыкли иметь дело с объектами, что нам сложно уловить идею о чём-то чисто субъективном, и, как уже было сказано, эту идею невозможно передать словами. (Слово «передать» также указывает на ограниченность нашего языка миром объектов, в котором мы привыкли брать в свои руки вещи и идеи.) Мы не можем увидеть свой я-процесс, подобно тому как наши глаза не могут увидеть себя, поскольку я-процесс и есть процесс видения. Когда мы смотрим в зеркало, мы видим отражение своих глаз такими, какими они были микросекунду назад; стремиться к осознаванию субъективности через наблюдение мыслей или действий значит наблюдать то, что мы оставили позади в прошедшем мгновении [Bugental, 1975–1976].

Ничто

Когда я начинаю осознавать, что самая подлинная моя идентичность является процессом, а не фиксированной сущностью, я оказываюсь на краю ужасающей пустоты и чудесной свободы. Будучи узнанными, ничто бытия, свойство непостоянства субстанции и бесконечные возможности осознавания настолько шокируют, что часто возникает ощущение головокружения, тревоги и отрицания. Привычный страх смерти и бездны — лишь одна из форм этого экзистенциального столкновения. Мы ощущаем себя потерянными в пространстве без какого бы то ни было направления и лишёнными какого бы то ни было утешения, до тех пор пока настаиваем на поиске заданной идентичности или уже фиксированной формы своего существования. Тем не менее мы чувствуем, что вынуждены снова и снова делать это.

Ладно, я вижу, что я — не это тело, не эти привычки, которые я выработал, и даже не моя профессия или семейные отношения. Я вижу, что любую часть того, что я считал своей идентичностью, можно заменить совсем другими частями. Моё тело могло бы быть женским, а не мужским; я мог бы выработать другие привычки говорить, ходить и даже думать; я мог бы выбрать другую профессиональную стезю и, конечно, жениться на другой женщине. Однако если я думаю не о том, чтобы чем-то заменить эти части, а о том, чтобы отбросить части того, кем я являюсь, без всякой замены, тогда… Тогда… Тогда мне становится страшно, и я лезу на стену своей пустоты, проливая слёзы в беспристрастной тишине.