Птичка польку танцевала
Шрифт:
Да и сама пропаганда постепенно уступила место обычному культпросвету. Артисты приходили в «Винету» ради сносной жизни, а не из убеждений. Почти пятьдесят групп развлекали власовцев и остарбайтеров. Маленькой труппе, в которую входили Пекарская и Полотов, предстояло сделаться одной из них.
На просмотр в «Винету» они отправились на городской электричке. За окнами мелькал Берлин: рельсы, железо, фонари, стрелки, семафоры, одинаковые дома, одинаковые красные кирхи. Даже дворцы в этом чужом городе казались собранными на конвейере.
В вагоне эсбана [16] спокойно
Выйдя из электрички, они долго шли чистыми серенькими улицами, совсем растерявшись от бестолковой подковообразной нумерации домов. Она начиналась на одной стороне улицы и продолжалась до ее конца, затем возвращаясь на другую сторону. Железные мосты грохотали над головой – один, другой, третий. Берлин выл и стучал, как тяжелая шарманка. Ее механизм был наполовину разрушен бомбардировками, но она продолжала свой заунывный марш про колесики и колеса, которые должны крутиться для победы.
16
Берлинская городская электричка (S-Bahn) – пригородно-городской поезд (в отличие от U-Bahn, подземной железной дороги).
Почти каждый встречный немец был в униформе, все зиговали. То тут, то там бросались в глаза патриотические плакаты: с детьми, женщинами, пожилыми рабочими в картузах, с солдатами, похожими на марширующие манекены. У нарисованных немцев, даже у младенцев, были чеканные профили, волевые лица и ясные глаза. Но сами берлинцы оказались обыкновенными людьми, не похожими на высшую расу.
«Винета» располагалась в тихом респектабельном квартале. На воротах никаких указателей не было, лишь висела эмалевая табличка со свастикой: «Германия здоровается „Хайль Гитлер“. Внутри особняк гудел, как улей. Стучали многочисленные машинки, по коридору бегали барышни с бумагами. На стене висел плакат, который Пекарская и Полотов часто видели в первый год войны. Фюрер в военной форме, с биноклем в руках, сосредоточенно всматривался вдаль. «Гитлер освободитель». Только в этот раз надпись на специальной клеевой ленте плаката была на украинском: «Вiзволитель».
Дверь в одну из комнат была распахнута. Там крепко сбитый, похожий на профессора мужчина кричал в телефонную трубку:
– У нас с ними свои шшоты! И будет им усем шшастья!
На столе перед ним стояли небрежно прикрытые газетой стаканы, лежали ломоть черного хлеба, надкусанная половина луковицы и брусок сала с налипшими табачными крошками. В углу поблескивали пустые бутылки из-под коньяка и шнапса, рядом с ними была прислонена к стенке гитара с бантом. На все это удивленно таращил свои кроткие глаза сидевший в клетке карликовый рыжий кролик.
Когда-то в особняке находилось иранское посольство, при дипломатах здесь было тихо и чинно. Русские быстро оживили атмосферу. Присматривающие за ними немцы жаловались на чрезмерное потребление шнапса и сигарет, на бурные романы между сотрудниками и сотрудницами, но ничего не могли с этим поделать.
Обладатель густого южного
– Не, ну шо за люди!
Он наконец заметил посетителей:
– Если вы обратно по концертному вопросу, то прослушивания дальше по коридору…
Но актеры вдруг заинтересовали разговорчивого «профессора». Он явно скучал в своем кабинете.
– А шо, вы недавно в Берлине?
Этот человек был здесь одним из главных. Он пообещал Пекарской и Полотову, что все у них будет хорошо: в Германии сотрудники «Винеты» приравнены к гражданским служащим и получают жилье, карточки и зарплату. Только надо быть осторожными – не выходить за рамки репертуара.
– Морфесси помните? Ну, оперный наш… Вляпался мужик по самые уши. Спел «Зачем я шел к тебе, Россия, Европу усю держа в руках». А немцы приняли это на шшот фюрера. Мы еле объяснили, шо опера та старая, о Наполеоне. Но карьера после того – тю-тю!
«Профессор» изобразил пальцем движение вверх по спирали – именно так, по его мнению, улетела в трубу удача бедного Морфесси.
– Гибше работать надо… Гляньте, шо за ерунду они раньше тут навыпускали.
Он стал рыться в ящике стола, мокро чихнул, другой рукой полез за носовым платком, громко в него высморкался, при этом продолжая перебирать содержимое ящика.
– Ну где она, вчера только видал… Во, нашел!
Он показал листовку, знакомую артистам еще по Вязьме.
– Эмигранты наши придумали… «Бей жида политрука, морда просит кирпича». Ну шо ж за ужас! Позорище! Разве ж можно так вульгарно? Вот скажите мне!
Пекарская с Полотовым молча смотрели на него. К счастью, их собеседник и не ждал ответа.
– Я в том смысле – почему не заменили «кирпич» «кулаком»? Рифма была бы! Вот советские куда тоньшее.
«Профессор» извлек из ящика другую листовку. На ней были фотографии крестов: железного наградного и березовых могильных. И слова на немецком о том, что на востоке воздух сырой, но скоро он станет еще влажнее и холоднее. Железные кресты заржавеют, деревянные вырастут на глазах.
Дохнув чесноком и перегаром, он помахал советской листовкой.
– Произведение искусства! Во как надо. А не «морда просит кирпича»!
Программу Пекарской и Полотова просматривала комиссия, состоявшая из киевской балерины со строгим пробором и немца в пенсне. Проверявшие согласились, что репертуар подходящий. Только в песне про Стеньку Разина надо петь: «Волга мощная река». Слово «русская» находилось под запретом.
Маленькой труппе оставили все тех же пожилых циркачей, клоуна Сережу и добавили джаз-банд. «Винета» даже нашла для Пекарской и Полотова комнатку у одной фрау. Но ее владелица, hauswirtin, пока сопротивлялась, поэтому актерам пришлось временно поселиться в лагере остарбайтеров.
Их семейный барак и стоявшие рядом женские были окружены колючей проволокой. Угнанные из России девушки работали в две смены на местном заводе. На ногах у них были грубые деревянные башмаки, на одежде – нашивки с белыми буквами «OST». Но жизнь этих девчонок была все же полегче концлагерной. Им даже был разрешен выходной.
Остовки пригласили Анну на воскресный вечер самодеятельности. Пекарская пришла, и их серые лица повернулись к ней с любопытством и восхищением. Большинство девчонок были из Курска. Они, как могли, создали уют в своей тюрьме. На окнах висели занавески, нары с трухлявыми соломенными матрасами были аккуратно застелены жиденькими одеялами.