Пуанта
Шрифт:
— Значит любишь?
— Да.
— Вопрос можно в таком случае?
— Артур… — предостерегает мама, которую будто и не слышат вовсе.
— Когда ты понял, что ты ее любишь?
— Летом, когда мы встречались.
— Ага, как интересно. Значит, когда ты думал, что она умерла, ты ее тоже любил? Правильно я понимаю?
— Артур!
— Папа, не надо…
— От чего же не надо, Амелия? Пусть ответит.
— Да, — все также уверено, но уже с нотками злости отвечает Макс, и отец снова кивает пару раз.
— Прекрасно.
Макс ловит ступор. Я, признаюсь, бросаю на него взгляд, но сразу его опускаю — реакция говорящая, будто его на горячем словили, и она ожидаемо бьет меня исподтишка в самое сердце.
— А ты? — неожиданно внимание переходит на мою скромную персону, — Ты тоже его любишь?
— Папа…
— Отвечай, Амелия. Да или нет?
Молчу. Он итак знает, что я скажу, а я, кажется, знаю, что скажет он. Черт…
— Знаю, что да, — начинает закипать сильнее, не давая мне и слова вставить, — Тогда ответь мне, доченька, почему ты не рассказала ему о своих подозрениях?
— О каких подозрениях? — сразу реагирует Макс, а потом вдруг тихо усмехается и зло щурится, — Ты поэтому сказала мне закрыть рот? Из-за «подозрений»?
— Нет… — тихо отвечаю, потом перевожу умоляющий взгляд на отца, — Папа, пожалуйста…
— Ты серьезно считаешь, что я спал с Лилианой? — снова Макс, на которого я перевожу несдержанный взгляд, вызывая в нем усмешку, — Ну конечно…Пошла ты.
— О, а вот и великая любовь.
— Завали!
— Макс!
— Да будет тебе известно, в последний раз я спал с Лилианой примерно десять лет назад. Я не знаю, какую херню тебе натрепал твой больной папаша, но все это — говно. Я себя не помнил, после того, что увидел там. И жить не хотел. Если ты думаешь, что я с кем-то спал, пошла ты на хер!
— Макс, успокойся.
— О каких подозрениях ты говоришь, Амелия?
— Макс…
— Ты серьезно считала, что я спал с ней? — тихо спрашивает с застывшей болью в глазах, — Серьезно?!
— Она сама призналась.
— В чем?!
— Что вы занимались…любовью.
— Бред.
— Она сказала это Арнольду, — это уже мама, на которую Макс коротко смотрит, но сразу возвращается ко мне.
— Это неправда, ясно? Она пыталась меня соблазнить, но мне было насрать — я прогнал ее все три раза, что она приходила. Об этих подозрениях речь или нет?
— Нет, — снова отец, но как будто чуть мягче, а может мне так просто хочется? — Я говорю о том, что случилось в лесу. Она тебе рассказала?
— Папа!
— Артур!
Мы с мамой одновременно подаемся к столу, но мужчины нас будто и не видят — они смотрят только друг на друга, когда Макс коротко кивает.
— Да.
— Насколько много она тебе рассказала?
— Папа, прекрати!
— Артур, серьезно, это не наше дело!
— Она рассказала, что ты ее спас.
—
Жестко шлепаю ладонями о стол и гневно смотрю на отца, так что всё вокруг застывает будто. Но недолго…ужин изначально не мог стать приятным, просто не судьба ему таким быть, но все стало только хуже, когда вдруг я слышу тихий голос Августа.
— Мама, мне плохо…
А дальше его жестко тошнит. И все — меня выключает. Начинается жесткая паника — у него температура! 38,5, я почти рыдаю. Его тошнит, он плачет, а меня колотит. На панике я ору на родителей, потом срываюсь на Максе, шлю отца в жопу и за врачом. Меня дико бесит, что они говорят:
— Амелия, успокойся, это просто акклиматизация, все нормально.
Нифига ненормально! У него высоченная температура, и мне страшно. По итогу папе ничего не остается, как только ехать в ночь за знакомым врачом. Макс тоже хотел с ним, но я вцепилась ему в руку мертвой хваткой и прошептала:
— Пожалуйста, не уезжай. Если что-то случится…ты…останься со мной, мне страшно.
И он остается.
Макс; 31
Мы сидим вместе с Ирис на террасе. Она курит — я смотрю на арку, ведущую к комнатам. Артур уехал за врачом примерно сорок минут назад, недавно позвонил жене и сказал, что едет обратно и везет друга с собой. Я не особо паникую, но все равно дергаюсь — страшно это, когда твой ребенок болеет. Амелия вот вообще в ужасе. У нее так тряслись руки, что мне пришлось забрать коробку с лекарством и самому его развести — она ведь на грани истерики, чем и меня нервирует больше, но я терплю. Вижу, что ей действительно страшно, поэтому позволяю на меня наорать, не отвечаю. Сдерживаюсь.
— С ним все правда нормально? — все таки спрашиваю у Ирис, и та слегка улыбается, кивает.
— Не волнуйся, это правда акклиматизация так действует. С Амелией похожая история была. Мы когда улетали куда-то, каждый раз тоже самое — под ночь у нее температура и ее тошнит. Как по часам.
Этот ответ меня достаточно успокаивает, чтобы я мог выдохнуть, уперев голову в основание ладоней. Потираю глаза. Мне правда теперь спокойней, Ирис явно понимает, о чем говорит, когда как я в этой области слеп, точно крот. Но Амелия так нервничает…
— Почему она тогда так дергается? У нее чуть ли не истерика.
— Амелия… — начинает ее мать, и я смотрю на нее, ожидая увидеть волнение, но вижу лишь легкую улыбку, с которой она смотрит на горизонт, пока не переводит внимание на меня, — Она…как бы сказать, просто слишком переживает. По поводу всего. Помню, когда она была беременна, если Август не шевелился час, уже начинала паниковать. Боялась, что что-то случится.
— Но все было…нормально?
— О да, конечно. У нее беременность проходила легко, даже токсикоза почти не было, а сами роды вышли быстрыми. Август очень сильный мальчик и очень хотел появится на свет.