Пуанта

Тес Ария

А сама позорно всхлипываю. Честно? Так испугалась, что на самом деле начала плакать. Слезы теперь щекочет щеки, но я упорно этого не замечаю, а смотрю папе в глаза и еле слышно шепчу.

— Папа, пожалуйста…опусти пистолет, он ничего не сделал. Он…он просто сказал мне, что любит, и я…я испугалась. Но… мы решили попробовать еще раз.

Папа наклоняет голову на бок. Информация ему не нравится, она бьет его исподтишка, но разве у меня есть выбор? Нет, его нет. Я люблю их обоих слишком сильно, чтобы позволить им друг друга уничтожить.

—

Папа, я правда его люблю. Пожалуйста…не надо…Не забирай его у меня, я не смогу этого пережить…

Использую запрещенный прием — я уже просила его не убивать Макса теми же словами, просила также яростно, также слезно, как сейчас. «Я не смогу этого пережить. Я без него не могу…», поэтому добавляю последнее.

— Я без него не могу, папочка.

Вижу в глазах его боль. Папе все еще больно от того, что тогда произошло — по нему здорово шарахнуло в ту ночь, когда он спас меня от этого ублюдка. Он же чуть не опоздал, там дело на секунды шло, и я чувствую себя такой сукой, ведь напоминаю. Бережу рану, которая все еще свежа, и он это подтверждает тихо.

— Это запрещенный прием.

— Прости, но это правда. Была тогда, и осталась сейчас…всегда будет правдой. Я очень сильно его люблю.

Снова этот взгляд. Наверно, ему есть, что сказать, но я не готова это услышать, и, спасибо сыну — он снова меня спасает.

— Дедуля?!

«Дедуля» тут же убирает пистолет и прячет его за спину, а потом широко улыбается Августу. Он стоит в дверях самолета в милой пижаме с медвежонком, трет глаза. Осматривает всех по очереди, а потом улыбается шире, когда останавливается на маме.

— Бабуленька!

— Август, не спускайся сам, — строго велит она, стоит ему только глазки опустит на ступеньки, — Они слишком крутые для тебя. Я сейчас…

— Я сам.

Дедуля первым идет к нему, обнимает, а мама подходит ко мне ближе и помогает стереть слезы с улыбкой.

— Прости, — шепчу ей, — Я не хотела, чтобы…вы вот так узнали.

— Ничего, моя радость, все нормально. У тебя, как я понимаю, тоже?

Смотрит на Макса, я делаю тоже и быстро киваю ей.

— Да.

— Это хорошо. Не волнуйся насчет Артура, я с ним поговорю.

Папа не смотрит на нас, но не потому что Август во всю рассказывает ему о том, что увидел, включая и выделяя своего любимого «папулю», а потому что не хочет. Злится. Вижу, что злится, и напрягаюсь сильнее, сжав себя руками.

— Дедуля, а вы останетесь с нами?

— Нет, малыш, — мягко говорит ему он, — Мы просто прилетели проверить, как вы приземлитесь.

— Может быть придете завтра на ужин? — вдруг спрашивает Макс, из-за чего папа комично так застывает, но Александровский и не думает отступать, — Амелия даст вам адрес, когда мы приедем. Мой дом недалеко от города, и, если вы захотите, можете остаться с нами. Познакомимся поближе.

— Какое прекрасное предложение, — мама поддерживает инициативу, но тут же останавливается, стоит папе на нее «глянуть»,

хотя и улыбается.

Еще смешнее. Типа «послушная» жена, а у самой чертики в глазах скачут, когда она мотает головой.

— Ой нет, спасибо. Хотя…ужин звучит неплохо. Артур?

Папа игнорирует.

— Артур, ты что опять меня не слышишь?

Молчит. Тогда мама, вечно неугомонная мама, улыбается только шире и заходит с другого конца, обращаясь к Августа.

— Любовь моя, может ты сам спросишь дедулю? У него снова разыгралась выборочная глухота.

— Нет никакой глухоты, — ершится папа, — Я тебя просто игнорирую.

— Дедуля, — ведомый на мамину улыбку, Август словно и не слышит его, хитро протягивая, — Ты придешь к нам на ужин?

— Ну и я за компанию, а?

— Ирис, твою…

Обрывает на полу-слове, а Макс неожиданно прыскает. Зря. Папа медленно переводит на него убивающий взгляд, но ему ничего не остается, как признать поражение: все против него.

— Хорошо, — цедит сквозь зубы, — Мы будем.

— Как чудесно! — словно и не замечает мама, хлопая в ладоши, — Мы на ужине с семьей моей маленькой девочки. Просто потрясающе! Артур! Нужно будет в магазин заехать и купить мне платье!

— О господи…

Ситуация продолжается забавно, в теории. Они идут к большому, черному внедорожнику, спорят, а я смотрю им в след и умираю. Не могу дышать. Сейчас точно разрыдаюсь, поэтому шепчу что-то вроде: заберу вещи, и срываюсь в самолет.

Там, сидя на кровати, я даю себе эту возможность — отдышаться и расплакаться, приложив руку к груди. По крайней мере пока не слышу, что в комнату вошли.

— Мне нужна минута.

— Амелия…

— Просто дай мне эту чертову минуту, Александровский! — рычу, вытирая слезы, но когда все было, как я прошу?

Правильно. Никогда. Макс подходит ко мне, присаживается напротив, кладет свои руки мне на колени. Начинает тянуть. Ближе и ближе, а я вдруг так сильно начинаю его ненавидеть, что дергаюсь всем телом и резко встаю, отходя подальше. Он упирает голову в кулак, пару мгновений сидит так, молчит, но потом тоже поднимается. Мы снова друг напротив друга: я тяжело дышу, он просто молчит. Мне больно не из-за того, что снова призналась ему в любви безответно, даже не из-за того, что он меня вынудил это сказать, а из-за папы. Когда он уходил, то даже на меня не посмотрел, и это хуже всего. Я его разочаровала…

Макс делает на меня аккуратный шаг, но я выставляю руку перед собой и мотаю головой.

— Не подходи.

— Амелия…

— Я хочу, чтобы ты сейчас ушел.

— Давай…

— Синий сарафан! — повышаю голос, он застывает, и теперь я точно знаю — не притронется, поэтому отворачиваюсь, крепко сжимаю тумбу и шепчу, — Просто уйди.

Но вот в чем загвоздка: когда он уходит, мне не становится лучше, а наоборот. Шутка века, не меньше. Получаешь, что хочешь, а потом выясняется, что хочешь обратного, да?