Пурпурный занавес
Шрифт:
С тем и расстались, предварительно запечатлев друг другу долгий, томный поцелуй.
Отъехав на какое-то расстояние от поликлиники, Николай притормозил у обочины, задумался. Одна странная мысль посетила его.
А именно: вчера, когда они обсуждали так серьёзно таинственный звонок, ему, Николаю, даже и в голову не пришло связать звонившего – маньяка, как они предположили! – с кем-то из основных подозреваемых. Хотя о ком, как не о ком-то из писателей логично было бы подумать сразу?.. Ан нет, даже и думушки не было.
Странно, не правда
Николай закурил, дымил сосредоточенно. Потом рукой махнул: гадать без толку! Дальше надо работать, вычислять этого гада… ну, а сейчас надо просто повкалывать, капусты срубить – тоже дело не последнее.
Но все же, черт побери, так в лом крутить баранку!..
Выкинув сигарету, Николай даже задумался об этом – так, вскользь, секунд на десять. Почему так стало? Раньше вроде бы не замечал. Рулил себе, давил на педали и в ус не дул – думал, что это будет всю жизнь… Нет, вернее, вовсе не думал. Не думал о том, как жить. И вот, выходит – задумался…
Он улыбнулся этому. Задумался! Мыслитель… Потом мыслить будешь, а теперь – работа.
Набрал номер диспетчерши.
– Тамара Михайловна, доброе утро! Что там у вас для меня?..
Слушал, кивал и успевал ещё чиркать в рабочем блокноте.
– Понял, понял… Третья пристань, значит? Ладно. Еду!
Улица Третья пристань. Название такое: Третья пристань, в самом деле, у реки, по так называемому Цыганскому спуску; некогда цыгане, кочуя, облюбовали почему-то ту дорогу. А вот почему пристань не первая, и не вторая, а третья… право, нынче уже никто не скажет.
Собственно говоря, пристань-то эта скорее не улица, а с полтора десятка беспорядочно раскиданных зданий. Выморочное место, там никто и не живет толком – в основном пакгаузы, склады, да всякая пьянь-рвань тусуется, бомжи и без пяти минут бомжи.
Николай рассмеялся. Ну, Тамара Михайловна, ну, старая кочерыжка!.. Экие заказы подбрасывает, по долинам и по взгорьям – такие окраины, что диву даешься. Гетто, да и только! Ладно, чего уж там, он весь город насквозь знает, никаким названием его не удивишь… Вперед!
Третья эта пристань от гордеевского дома не близко, пришлось попотеть да понервничать на адски переполненных городских магистралях. Спина взмокла, Николай беззвучно матерился, зыркал то в одно, то в другое зеркало заднего вида… Лишь на подъезде к Цыганскому спуску удалось вырваться из потока машин, и дальше поехалось легко.
Гордеев придавил акселератор. «Газель» помчалась по незаселенному проезду, с обеих сторон заросшему каким-то одичалым кустарником, да беспородной чушью американского клена. Но зелень, весенняя, новенькая, веселая, все равно радовала глаз… Эта дорога вскоре плавно завернула вправо и пошла под уклон – тот самый Цыганский спуск.
Тут уже приходилось притормаживать. Асфальт скверный, с выбоинами и ухабами, пустой грузовичок подкидывало, кузов железно громыхал. «Ну… мать, как под оркестр едем», – с неудовольствием думал Гордеев, стараясь по возможности объезжать ямы.
Но вот, наконец,
Лихо пыля, Николай подлетел к этому архитектурному убожеству – и, пожалуйте, клиент тут как тут.
– Ждем, ждем! – радостно заголосил, замахал руками он.
Чудной какой-то. Невысокий, худощавый, очень подвижный: ни секунды не стоял спокойно, все как-то приплясывал, поводил плечами, крутил шеей, прищелкивал пальцами. И одет тоже… своеобразно, скажем так: в майке без рукавов, в бесформенных, пузырями, штанах; на черепушке – кепка-бейсболка задом наперед. Худая, но жилистая загорелая рука, правая… ах нет, прошу прощенья! – левая. Левая рука украшена замысловатой татуировкой – некий чрезвычайно сложный, запутанный-перепутанный орнамент, что-то такое руническое, из той же оперы, где о кельтах и друидах… Да, бойкий субъект, настолько вертлявый, что ни черт лица, ни возраст толком не разберешь.
Николай, впрочем, и не разглядывал, ему это было как-то по барабану. Пусть хоть через задницу перевернется, лишь бы платил. А интуиция ему подсказала намедни, что обязательно заплатит, и неплохо.
– Вот сюда, сюда, ёксель-моксель, – приговаривал этот ушлый мужичонка, устремляясь к зданию.
Живо растворил ржавые скрипучие ворота, и глазам Николая предстало обычное складское помещение: огромное мрачное пространство, по бокам уставленное ящиками, канистрами, штабелями досок. И запах типичный, складской: одновременно и сыроватый, и спертый, и приятный, что ли – смесь свежей древесины, ацетона, краски… Чем-то волнует такое производственное амбре – а чем, и не скажешь.
– Ну, вот-вот, – хлопотал бейсболист, энергичными жестами приглашая водителя подойти поближе.
Николай подошел. Мужичок увивался вокруг вытянутого, приземистого ящика, вроде увеличенного в размерах ученического пенала.
«Надо же, – мелькнуло у Гордеева, – фартит мне в последнее время ящики возить…»
– Вот, прошу, – закланялся щуплый над ящиком, ладонями дважды как бы обмахнул пыль с фанерных боков. От Николая не укрылось, как тот это сделал: бережно, чуть ли не любовно. «Ага, – смекнул Гордеев, – интересное кино…»
– Ясно, – вздохнул он. – Стало быть, вот этот объект?
– Так, так, – согласился хозяин, – он самый.
Николай почесал мизинцем уголок глаза.
– Здоровый…
– И тяжеленький, – охотно подтвердил владелец, еще раз мазнул пальцами по крышке.
Гордеев внушительно кашлянул.
– Тогда вот что, уважаемый работодатель. Я – не грузчик, хочу сразу предупредить, чтобы без осложнений потом… Или за отдельную плату.
– Как же, как же, – заказчик все понимал. – Не беспокойтесь! Это мои проблемы.