Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния
Шрифт:
— Зачем, бабуль? — со слезами спросила Валька. — Ведь все уже выяснилось, ничего другого не будет. Для чего тебе еще унижаться?
— Христом-Богом тебя прошу — набери!
Валька набрала и стала придерживать мобильник на подушке, возле бабушкиного уха. Вызванный номер вскоре ответил.
— Рауль? — переспросила бабка. — Я помирать собралась. Коли не хочешь, чтоб прокляла тебя на том свете, — тогда сам знаешь чего. — Сказав это, она махнула внучке рукой — выключай, мол, эту свою штуку. И с чувством исполненного долга откинулась на подушки.
— Бабуленька, ты не
— Кабы не зря, а так что ж... помереть каждому придется, — медленно ответила бабка. — Не до ста же лет мне небо коптить!
— До ста. — Валька встала на колени возле кровати и прижалась лбом к бабушкиной руке. — Живи до ста лет! И еще дольше! Всегда живи!
— Ишь ты — всегда... Сама вот пообещай, что пить бросишь. Молчишь... Ну хоть постарайся, а?
— Постараюсь... — стуча зубами, чтоб не расплакаться, обещала Валька.
— Вот и ладно. А теперь иди, отдохнуть мне надо. Да не бойся, так сразу не помру...
Бабка прикрыла глаза своими птичьими веками. Валька поправила ей одеяло и на цыпочках вышла.
21
Когда я пришла домой, там была только Нюта — мамочка уже ушла на работу Я стала рассказывать ей про Душепопечительский центр и про Евфросинию. Нюта слушала, кротко склонив к плечу свою белокурую головку — ни дать ни взять ангелочек.
— Правильно, Мальвина, — одобрила она, выслушав меня до конца. — Ты, конечно, крестись. Меня тоже крестили, когда я была маленькой. Теперь, как умру, можно в церкви отпевать...
— Да что ты о смерти, Нюта! Тебе еще жить да жить. В этом центре тебе помогут...
— Мне никто уже не поможет.
— Что же ты, даже не пойдешь туда? Мне один монах, Андреем его зовут, обещал устроить, чтобы нам с тобой поскорее можно было прийти.
— Пойду. Да, я пойду в этот центр — как его, душеспасительный?
— Душепопечительский, — поправила я. Действительно, название такое, что не сразу выговоришь!
— Я туда пойду, но не за помощью. Просто не хочу обременять вас с Верой Петровной — вы и так уже хлебнули со мной всяких забот. А в этом центре, может, устроят куда...
— Нюта!.. — возмущенно воскликнула я.
— У меня ведь и документов нет, в секте отобрали. Может, там помогут восстановить. А то ведь и не похоронят рядом с родными...
— Нюта, ты опять за свое!..
В общем, я прекратила с ней разговаривать и пошла на кухню подогреть для нее бульон. Но пока он подогревался, Нюта от слабости задремала, так и не дождавшись обеда. Будить ее я не стала и раскрыла пока «Житие» преподобной Евдокии-Евфросинии.
Она была женой Дмитрия Донского, поднявшего Русь на Куликовскую битву. На ее долю пришелся весь нервный, эмоциональный труд жены, матери и хозяйки огромного государства, разоренного татаро-монгольской ордой. Наверное, без Евфросинии не было бы и победы на Куликовом поле, потому что она во всем вдохновляла князя Дмитрия. Княгине пришлось пережить гибель своих детей, пленение старшего сына, а вскоре — смерть мужа, бывшего ей всегда лучшим другом. И еще целую вереницу бед, пожаров и эпидемий, едва не сгубивших наш город и всю страну. Но она оставалась деятельной, умеренно веселой,
От чтения меня оторвал звонок. За дверью стоял Леонид Сергеевич, но каким он теперь передо мной предстал! Это был уже не бомж, ночующий на чердаке, а человек элиты, каких показывают по телевизору. Яркая рубашка под бархатным пиджаком, очки в модной оправе. И главное — выражение лица: такое победоносное, но при том внимательное. И чуть насмешливое, самую малость. Мне показалось, он усмехается для того, чтобы скрыть волнение.
— Здравствуйте, Мальвина. Вот решил зайти к вам, узнать, как дела. Зато уж на чердаке меня сегодня не будет, можете об этом не беспокоиться...
— Конечно, не будет — в таком виде да на чердак! Вы сегодня совсем особенный!
— Вы полагаете? Это я раньше был особенный, а теперь такой, как всегда.
— Значит, жизнь бомжа для вас кончилась?
— Надеюсь, что навсегда. Но я благодарен ей, потому что узнал много нового. Вот только с вами не успел поговорить по душам, и потому предлагаю сей пробел ликвидировать. — Леонид Сергеевич посмотрел на подоконник лестничной клетки, я вышла из квартиры, и мы с ним устроились побеседовать. — Скажите мне откровенно — чего бы вам хотелось от жизни?
Я задумалась. Если серьезно, мне бы хотелось, чтобы сама жизнь вокруг изменилась. Чтобы она снова стала такой, какою была во время моего детства: простой, понятной и доброй. Но, может быть, она и тогда была страшная, уродливая, надломленная? Может быть, я просто не замечала? Или действительно жизнь меняется с каждым годом не в лучшую сторону?..
— Вижу у вас на лице отражение глобальных проблем, — заметил Леонид Сергеевич. — Должен вам сказать, что имел в виду более конкретные желания.
— Конкретные? Ну, тогда я бы хотела, чтоб Нюта снова стала здоровой, жизнерадостной и больше не поминала о смерти. И чтобы жила в своей квартире.
— Гм... — наморщил лоб Леонид Сергеевич. — Ну а еще что?
— А еще чтобы у Вальки все получилось... чтобы ей привезли ее Садика!
— Вот как... Ну а для себя, для себя лично вы, Мальвина, чего-нибудь желаете?
— Лично для себя?..
Последнее время я как-то не думала об этом, и теперь мне пришлось вспоминать. Чего же я хочу лично для себя?.. Ах да! Ведь все эти годы я провела в хронической депрессии из-за того, как со мной поступили на конкурсе творческого моделирования. По этой же причине не могла сменить профессию, так и осталась в дворниках. И самое главное — у меня теперь не было силы воли заставить себя вновь взять в руки карандаш и сделать набросок в своем альбоме...
Обо всем этом надо было кому-нибудь рассказать, а Леонид Сергеевич сам напросился. Он был идеальным слушателем. Когда я выговорилась, с его стороны последовала одна, довольно странная фраза:
— Вот это я, пожалуй, смогу.
— Что именно?
— Ну, в случае с Нютой я бессилен, так же как и в случае с Валькой. Чтобы решить эти дела юридически, потребуется вести жуткую войну, неминуемо обреченную на провал... А вот вас раскрутить как молодого талантливого модельера — тут я могу помочь.