Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния
Шрифт:
— Думал я о том! — воскликнул князь Димитрий, повернувшись так, что скамья громко скрипнула, словно вторя его словам. — Всем сердцем желаю, да не подымем мы нынче такой победы!
— А коли предки помогут? Сам считал, сколько на Руси святых! Считал, да сбился... И ведь это только князья, — взволнованно продолжала Евдокия. — А среди простого народа сколь прославлено: и преподобных, и юродов, и мучеников!
— Что ж святителей-то забыла, — напомнил жене Димитрий. — Не меня ли митрополит Алексий с младых лет берег? И разве б выстояла Москва в лихолетье без его помощи?
—
— Так и сотворим, — согласился князь. — И умеешь же ты сердце успокоить, разумница моя... А теперь, гляди, в окнах посветлело, пора день начинать! — Димитрий встал со скамьи и повел супругу из церкви.
23
Зазвонил телефон.
— Тебя, — с удивлением сказала мама, передавая мне трубку. — Какой-то мужской голос.
Я думала, это отец Андрей, но оказалось — Леонид Сергеевич. И как только я его узнала, во мне изнутри поднялся радостный холодок, словно я глотнула ледяного шампанского (так было со мной один-единственный раз, на дне рождения Вальки).
— Мальвина? Ну вот, я кое-что для вас устроил, — сказал он так, что это ощущение сладкого холода закружилось во мне воронкой. — У вас сохранились наброски ваших моделей?
— Да... То есть нет.
Когда я увидела на конкурсе очень похожие модели, то вырвала из альбома эти листы. Почему-то мне казалось, что они уже в самом деле как будто не мои! И я не хотела хранить чужие эскизы, словно меня могли уличить в воровстве — меня, у которой все украли! Такая вот психологическая коллизия, как назвала мое тогдашнее состояние Илария Павловна.
— Не сохранились, ну и не надо. Я как раз думал — что мы будем делать, если у Мальвины все в целости? Ведь доказать авторство очень сложно, а в вашем случае вообще нельзя. Значит, прежних эскизов у вас нет, а новые?..
— Тоже нет. Знаете, после конкурса...
Я замялась, не зная, как рассказать ему про свою депрессию. Она выражалась не в том, чтобы безвольно лежать на диване — это было со мной всего полдня, — а как раз в том, чтобы больше не брать в руки карандаш. Швабру, метлу, скребок для льда — пожалуйста. А вот карандаш ни за что на свете.
— Понятно, — отозвался на мое молчание Леонид Сергеевич. — Я так и думал. Вы очень ранимы, Мальвина, хотя и переносите многое, от чего ваши сверстники нос воротят. У вас тонкая внутренняя организация, — почему-то со вздохом добавил он.
— Значит, ничего не получится?
— Вот и я боюсь... То есть о чем вы — не получится? — вдруг словно встрепенулся он.
— Ну, с тем, что вы надумали насчет моделей.
— Вот тут как раз, я надеюсь, получится. Уж хотя бы тут... Значит, слушайте меня: через час, если вы свободны, мы едем в школу моделей Святослава Зайкова...
— Зачем? — с замиранием сердца спросила я.
— У них есть проект, именуемый «Дебют». Для молодых, не известных пока модельеров. Там тоже выдаются премии, выпускаются альбомы... Словом, вы примете участие в очередном кон...
— Вы хотели сказать — конкурсе? —
— Вот именно. Я хотел пощадить вашу чувствительность, но вам придется привыкать к этому слову, Мальвина. В конкурсе, да. Но на этот раз вам ничего неприятного не грозит.
— А вдруг...
— Теперь исключается. Я прослежу за вашим дебютом.
— Но ведь у меня нет никаких работ!
— Будут. Все это и затевается ради того, чтобы у вас появились новые работы. Чтобы вы развивались творчески. А со временем ваши работы увидят свет.
И он рассказал, что надо делать: под его руководством я оформлю заявку на определенный вид одежды, которую должна буду смоделировать за три месяца, как раз к первому туру конкурса. А он предупредит оргкомитет, что собирается обо мне писать — мол, я подаю большие надежды. Меня задело, что и тут дело не обходится без протекции, то есть не совсем честно. Но Леонид Сергеевич был со мной не согласен:
— Если человек талантлив, Мальвина, это видно. Особенно такому старому волку, сто лет занимающемуся журналистикой. Поверьте, я действительно возлагаю на вас большие надежды, это не просто слова...
От этих «не просто слов» мне стало еще холоднее, еще радостнее, а пузырьки шампанского забегали в горле с удвоенной силой. Но потом оказалось, я поняла его несколько «не в ту степь», как говорили когда-то в школе.
— Поговорим начистоту, Мальвина. Может быть, это звучит напыщенно, но я гражданин своей страны. Меня не может оставить равнодушным то, что я вижу сейчас вокруг, — и особенно страшно потому, что уязвимей всех у нас остается молодежь. Соответственно и результаты: либо пьющие, как ваша Валька, либо покалеченные сектами, как Нюта. Либо равнодушные, прагматичные, стакан воды больному не подадут, если это не будет оплачено. А вы совсем другая. Глядя на вас, хочется в будущее смотреть!
— А вот мне как раз хочется в прошлое. — С радости я не удержалась, чтобы не рассказать ему, чем сейчас занимаюсь. — Я читаю «Житие преподобной Евдокии-Евфросинии, княгини Московской». Вы знаете, она была женой Дмитрия Донского и во всем ему помогала. Без нее, может быть, и Куликовской битвы бы не было! А в 2007-м году будет отмечаться шестьсот лет со дня ее рожденья...
— Интересно, — с некоторым удивленьем, что я такое говорю, отозвался Леонид Сергеевич. — Вот о чем, кстати, надо писать. Я не я буду, если не влезу в эту пресс-кампанию!
Я хотела сказать, что никакой пресс-кампании нет, просто издали ее «Житие» и икону написали, но вместо этого высказала свое заветное:
— А знаете, она родилась в мой день рождения. То есть это я родилась в ее день. Если мне выбирать имя для крещения, я могу быть Евфросинией. Это традиция такая — брать имя того святого, в день которого человек родился...
— Вот как, — почтительно удивился Леонид Сергеевич. — Традиция, говорите. А откуда вы знаете?
Я рассказала про Душепопечительский центр, куда меня послала Илария Павловна. Леонид Сергеевич опять сказал, что хорошо бы об этом написать. По-моему, ему в любом случае не хватило бы времени заниматься всем сразу, и я ему об этом сказала.