Путь к океану (сборник)
Шрифт:
Старший комендор Синицын благополучно выгрузил на берег свое седьмое орудие и два других. Эти орудия предназначались для третьей батареи, у Красного Яра, на крайнем левом фланге оборонительной линии.
Путь предстоял изрядный, около двух верст. Орудия поставили на катки и потащили вдоль берега. Несколько мальчишек, с Николкой во главе, неотступно следовали за медленно двигающимися орудиями.
Грунт был рыхлый, катки грузли, пушки тащить было тяжело.
Синицын, озабоченный и суровый, хлопотал
Муравьиное упорство и сноровка матросов брали свое, и, несмотря на все трудности, черные пушки медленно, но верно подвигались вперед.
Николке страшно хотелось возобновить знакомство с матросами, присоединиться к ним и тащить тяжелые орудия, покрикивая: «Эх, взяли! Эх, разом! Раз, два – взяли!» Однако Синицын не обращал на мальчика никакого внимания, и когда Николка, собравшись с духом, сказал своей ломаной скороговоркой: «Дядя, здорово!» – Синицын, бросившийся поддерживать пушку, под которую подкладывали каток, отвечал не глядя, с добродушным пренебрежением:
– Айда, айда отседова, мошкара, без ног останешься!
Катки утопали в песке, пушки вязли, и матросы выбивались из сил. Они остановились перевести дух.
– Идолова дорога! – шепелявя, сказал Бабенко, вытерев со лба пот и скручивая цигарку. – С этой дорогой до ночи не управимся.
– Тут кабы доски подкладать... – Матрос Петров робко глянул на Синицына.
– Да, по доскам бы оно пошло!
– Дозвольте на корабль слетать...
– Это же сколько времени уйдет? Да и не дадут. Доски-то потом пропащие будут. Нет уж, видно, страдать...
– Дядя, я доскам принесу! – вмешался Николка.
Синицын обернулся и посмотрел на него своим проницательным взглядом.
– А, шустрый! – сказал он, узнав мальчика. – Берешься? Тут ведь доска нужна не простая – дубовая, опять же толщина...
– Оч-ч-чень хорошая доскам есть! – сказал Николка. – Отойди! – властно и ревниво приказал он маленькому и любопытному Баергачу, трогавшему пушку грязным пальцем.
– Ну, давай неси, – разрешил Синицын.
И Николка в сопровождении стайки товарищей во все лопатки бросился к городку и исчез за бревенчатыми магазинами военного порта.
Не дожидаясь его возвращения, матросы взялись за канаты, за выступы орудийных станков, и снова заскрипел песок...
– Братцы, мальчонка-то доски несет! – воскликнул Петров.
Из-за магазинов показалась вереница мальчуганов, согнувшихся под тяжестью досок.
– Вот доскам! Самая крепкий!
Задыхаясь, Николка сбросил с плеча тяжелый груз. Узкоглазые и широколицые товарищи его, освободившись от тяжести, с трудом переводили дух.
Доски сгодились как раз. Четыре штуки толстых, трехсаженных.
Их поочередно подкладывали под пушки, и дело двинулось быстро.
Николка
Бабенко подмигнул Синицыну на Николку, тянувшего канат так, что узкие глаза его стали круглыми от усилия, и сказал:
– Ну что за сила у хлопца! Чисто конь – как взялся, сама орудия пошла.
– Не смейся, не смейся, – отвечал Синицын. – Парнишка ничего, старается. Ничего парнишка.
Но вот наконец и бруствер[83] батареи, желтеющий над обрывом среди зеленых кустов. Орудия втащили по крутому склону и расположили на платформах. Дула пушек глядели в гладкие голубые просторы Авачинской губы.
– Вот, Синицын, хозяйство твое – располагайся! – сказал мичман.
Он указал на небольшую площадку батареи с холмиком земли посредине. Это был пороховой погреб. Позади батареи прямо вплотную начинались кусты.
– Хозяйство-то, ваше благородие, ладно, только больно высок обрыв, – отвечал Синицын с фамильярностью старого, опытного служаки. – В случае штурма, ежели, скажем, десант – большое мертвое пространство. Неприятель вплоть подойдет, и картечью его не встретишь...
– Дядя, пить хотишь? Вода принес! – перебил его Николка, с широкой улыбкой подавая ловко свернутый из бересты бокал. В нем была вода, чистая как слеза.
– Не мешайсь! – нахмурился Синицын.
– Это что за мальчонка? – спросил мичман.
– Калмычонок из тутошних, ваше благородие. Как бы сказать, приблудился. Мальчонка шустрый, старательный.
– А вода-то кстати, дай-ка! – Мичман напился. – Хорошая вода! Где взял?
– Родника тута есть.
– Это хорошо и вообще и на случай боя. Молодец! Неси-ка теперь комендору.
Мичман отдал «бокал», и Николка стремглав рванулся в кусты. Синицын усмехнулся, глядя вслед.
– Шустрый! Мы было с пушками там загрузли в песке – враз расстарался, досок добыл. Мальчонка ничего.
– Обедом его накорми, – сказал мичман.
В стороне между кустов дымил костерок. Варились щи и каша. Скоро матросы сели артелями вокруг бачков.
– Эй ты, как тебя, шустрый! – крикнул Синицын, отыскивая глазами Николку.
Тот хлопотал у орудия, воображая себя в разгаре сражения.
– Пумы! Пумм! – кричал он, наклоняясь к пушке, и после выстрела, приставляя ладонь козырьком, всматривался в даль. – Одна есть! Пумм!
– Ишь артиллерист! А ну, иди обедать!
Николка робко подошел на зов и нерешительно сел между Петровым и Бабенко. Бабенко покосился на него и спросил: