Путь к отцу

Петров Александр

— Так вот... я чего... женись на мне!

— Вообще-то женщины обычно выходят замуж. А потом, я уже как бы немножко и замужем.

— Да где он, твой залетный? Мотается по необъятным просторам, а ты одна тут с детьми маешься!

— А вот это уже наше дело. Только муж у меня такой, какого заслужила, а другого не надо.

— Да я для тебя!..

— Сколько хошь баков с фекалиями сменю, да? Ой, прости...

— Да ничего, я ж понимаю. — Он принюхался к себе и успокоено продолжил: — Только сегодня я последний день сменщиком баков работал. Все, завязал! Смену себе вырастил. Достойную. Я теперь прогревом двигателей буду заведовать.

— Это теперь от тебя бензином будет пахнуть?

— Не бензином, а керосином! В авиации используется

специальной очистки керосин. Я ведь как в авиацию попал-то? Бизнесом занялся и подсел на проценты.

— А по-русски?

— Когда с меня из нашего НИИ погнали, то, как все, решил я бизнес делать. Взял кредит. У соседа-мироеда. Десять долларов. Закупил в деревне мешок семечек и встал тут на проспекте маркетинг делать. В общем, по рублю стакан продавать. Не успел продать второй стакан, как подходят ко мне бандиты. «Плати за место», — говорят. А мне еще нечем. Тогда меня оштрафовали и, как они сказали, «поставили на процент». Пока я мешок продал за две недели, то такой этот процент нарос! Узнал я тогда через своего знакомого летчика, что у них есть высокооплачиваемая работа. А я с детства небом бредил! Пришел, стал работать. За год с бандитами расплатился и с соседом-мироедом. И все бы хорошо, но только все от меня шарахаются, нос воротят, насмехаются. А я хочу, чтобы все как у людей было: семья, служба, цветы на балконе, плюшки на завтрак. А то ведь одними консервами питаюсь: балыки, там, крабы и прочая икра зернистая. Изжога от них!..

— Слушай, Моня, а может, тебя с моей Леной познакомить? Девушка она душевная, тонкая, переживает за всех. А плюшки я вам каждый день печь и на дом приносить буду. А?

— А ты? А наша любовь?

— Твоя любовь. Я уже занята.

— И что, совсем у нас ничего? — Моня разочарованно поскреб в лохматом затылке.

— Почему ничего? Я же тебе такую свежую идею предложила. Леночка — та, кто тебе подходит. А ты — тот, кто ей нужен. Будете вместе жить-переживать. А я и молочка вам наливать буду. Парного.

Они какое-то время еще пообсуждали этот вариант, и Лиза позвонила Лене домой. Та смотрела очередной душещипательный сериал и навзрыд «болела» за главную героиню. Лиза предложила подруге поучаствовать в реальном сериале, та сначала испугалась, но потом все же согласилась поговорить с Моней по телефону.

Моня говорил в своей обычной застенчивой манере, густо сыпал вежливостями и семейными планами на будущее. В общем, разговор их затянулся надолго.

Когда Моня, рассказывая из своей жизни, дошел до поступления в институт, Лиза успела уложить детей спать, перегладила все белье, свежее масло разложила по баночкам, полила цветы. Когда он добрался до второго курса, она уже покормила домашних животных, перемыла посуду, отнесла соседям масло и получила от них взамен картошку. Где-то между распределением и описанием первого года работы молодым специалистом она приготовила суп на завтра и налила в баночку на работу, налила в ведро воды, сыпанула туда порошку и вымыла кабину лифта.

Когда Моня приступил к описанию своей попытки заняться бизнесом, Лиза его прервала и сказала, что эту часть рассказа нужно очень серьезно обдумать, прежде чем ее публиковать чувствительной Лене. И предложила перенести дальнейший разговор на завтра. Моня со вздохом согласился, съел еще один кусок торта, выпил две чашки чая с молоком, порассуждал о своей будущей семейной жизни с тонкой и сочувствующей девушкой и только после этого ушел домой.

Перед сном Лиза молилась. Эта вечерняя молитва всегда ей особенно нравилась. Раньше ее глаза закрывались от усталости. Но как-то она прочла, что полчаса молитвы заменяют три часа здорового сна, и после этого уже не жалела на молитву времени. И — чудесно! — усталость отходила, появлялась бодрость. Без труда, наоборот, с великой радостью она предавалась общению с невыразимо светлым и добрым, бесконечно любящим ее Богом любви, таким непостижимо могучим и смиренным. Лиза горячо каялась в своих грехах, и чем более гадкими и подлыми они ей казались — тем большее упокоение

она ощущала. Когда сначала в душе, а потом во всем ее существе разлился мирный всепрощающий свет, она совершенно прямо и просто обратилась к Заступнице с просьбой о детях, о близких, о покойниках — они сейчас были рядом, так близко, что хотелось плакать от радости...

Уже засыпая, Лиза подумала: «Господи! Ну, за что мне, грешной, глупой бабе, столько счастья? За что мне столько радости! Спасибо Тебе, любимый наш Отец Небесный! Я так счастлива!»

Лиза мирно спала. На лице ее теплилась мягкая улыбка. К ногам прижались двумя теплыми комочками и во сне подергивали лапками кошка Мушка и щенок Ричка. Дети посапывали в соседней комнате. Где-то носился по необъятным просторам страны залетный муж Сережка. Корова с синими глазами тяжело ворочалась в сараюшке. Волкодав Терминатор почесывался во сне, ожидая завтрашнего Ниночкиного поцелуя в нос. Художник, рухнувший в изнеможении на коврик у мольберта, видел во сне свои будущие гениальные картины. Начальник, тыча тощими руками в подушку, требовал в Думе подключения его микрофона для произнесения важной судьбоносной речи. Изольда Аароновна с бидончиком молока в руке шагала в турбюро за билетом в Израиль для воссоединения с процветающим забывчивым Додиком. Амалия Христофоровна обратно меняла «Мерседес» на корову-голубицу. Милица Андромедовна выбила-таки у администра­тора обещанную Лизе контрамарку на чеховскую «Чайку».

...А тем временем на Небесах творилась невидимая для землян грандиозная работа. Ангелы водили души спящих людей по райским обителям для утешения страждущих. Спускали души грешников в бездны ада для наставления на жизнь праведную. Небесные силы, все небожители радостно воспевали Бога и воссылали Ему вечную славу. Святые у Престола Вседержителя молились за живущих на земле и ушедших в жизнь вечную. А Вседержитель творил жизнь, посылая на возлюбленных Своих человеков океаны благодатной любви, смиренно ожидая от них покаянного обращения к Его всемогущей помощи.

Жизнь, вечная жизнь, продолжалась.

Ниночка

Вечером со всех домов потянулись соседи к тете Матрене. Несли каждый, что смог уделить от своей бедности: кто пяток яиц, кто кусок сала, кто каравай хлеба; курточку болоньевую, совсем даже приличную, только в локотке аккуратно подшитую; да вот тетя Аня от дочки своей свитерок розовый поднесла. Так всем миром и собрали деревенскую любимицу Ниночку в город, в институт поступать.

А чего же ей-то да не поступить? Училась девочка, слава Богу, старательно, прилежно, только вот... уж больно скромна — не чета городским, и голосок имела тихонький да тоненький, и доказать чего, настоять на своей правоте — этого не сумеет.

Проводила тетя Матрена свою племянницу до автобуса, взглянула последний раз на тоненькую фигурку, на добрую улыбку родного личика да пошла на заутреню в церковь: молиться за девочку, свечку поставить к образу Царицы Небесной, Заступницы сиротинушки убогой.

Только несмотря на сомнения деревенских, поступила Ниночка, поступила. И отвечала на экзаменах исправно, и аттестат ее с пятерочками приемной комиссии приглянулся, и подружки в общежитии — тоже деревенские оказались — поддержали добрым словом. Ниночка с ними до самого окончания и прожила в одной комнате, так и ходили всюду втроем: смугленькая Тамара, русоволосая Ниночка, а самая-то маленькая и светленькая — Света.

На первой картошке приглянулся Ниночке высокий незнакомый парень: не было его среди поступавших. Как позже выяснилось, Игорь вернулся из академического отпуска, поэтому многое из студенческой жизни знал и охотно всем рассказывал. Как-то в поле засмотрелась Ниночка на статную фигуру Игоря, заслушалась его веселыми словами, и заметила это Тамара. Надоумила приодеться вечером и сходить в избу к ребятам, вызвать Игоря и погулять с ним. Сначала никак не соглашалась Ниночка, но Тамара говорила, что здесь ничего такого нет, у студентов так принято, чтобы без всяких там стеснений — иди, мол, не робей, и все тут.