Пять прямых линий. Полная история музыки
Шрифт:
Последние полтора года жизни Шуберта сравнимы с последним годом Моцарта: Бенджамин Бриттен называл это время «самыми насыщенными и продуктивными 18 месяцами в истории нашей музыки» [706] . Он сочинил (или завершил) Большую симфонию до мажор, песенный цикл «Зимний путь» и другие песни, в том числе и сборник «Лебединая песня», а также песню «Пастух на скале» с ее дрожащим кларнетным облигато, мессу ми-бемоль мажор (драматичную и богато оркестрованную, но едва или сколько-нибудь религиозную – друг однажды написал Шуберту письмо, в котором были слова «Credo in Unum Deum» [707] и приписка «Ты – нет, что мне хорошо известно» [708] ). «Et Incarnatus est» из этой мессы – песня столь обаятельная, что композитор просто повторяет ее три раза, позволяя певцам показать свое мастерство исполнения легато и итальянизированных латинских гласных; а также почти часовой струнный квартет в до мажоре с его звучной парой виолончелей и медленной частью, застывшей во времени в необычном покое, словно позаимствованном из поздних квартетов
706
Бенджамин Бриттен, речь по случаю вручения первого приза Аспена (31 июля 1964).
707
Верую во единого Бога (лат.).
708
Brown, p. 83.
Пианист Альфред Брендель очень точно описывает особенности технического наследия Шуберта:
Я вижу это так: с Моцартом и Бетховеном у нас не возникает вопросов о том, что они делают и почему они это делают, Музыкальная архитектура оправдывает сама себя: Моцарт обычно строит с помощью законченных частей, в то время как Бетховен конструирует и развивает их. Бетховен строит даже в мечтах, тогда как Шуберт поразительным образом мечтает даже тогда, когда строит [709] .
709
Brendel and Meyer, p. 119.
На практике это означает новый подход к сонатным и симфоническим структурам, в чьей основе лежат протяженные мелодии, которые не предполагают разбиения на «части» для строительства целого (и не нуждаются в этом). Другой прекрасный пианист и вдумчивый автор, Чарльз Розен, говорит, что «Шуберт работает с поздним и весьма слабо организованным постклассицистическим стилем, в котором течение мелодии принципиально важнее драматической структуры» [710] . Занятным образом два наших философа клавиатуры расходятся во мнении о том, насколько успешным был подход Шуберта. Розен указывает на его «неполноценность» и доходит до того, что называет этот стиль «выродившимся» [711] ; Брендель верит, что «в множестве шубертовских частей можно затеряться, как в густом лесу, и мы это охотно делаем» [712] .
710
Rosen, p. 455.
711
Там же.
712
Brendel and Meyer, p. 119.
О симфониях Шуберта высказывались сходные мнения. Роберт Шуман (который в 18 лет написал Шуберту письмо, но не отправил его) превозносил «небесные длинноты» симфонии до мажор 1828 года (Большой) [713] . Историк Дональд Джей Грут полагает, что этот ее аспект «был бы не таким небесным, если бы не красота мелодий Шуберта», которые «едва не рвутся от растяжения» [714] . Брендель считает, что структуры Шуберта «едва ли слишком протяженны» (что напоминает диалог из более позднего оперного сочинения XIX века: «Что, никогда?» – «Едва ли когда-либо») [715] .
713
См. Robert Schumann, Herbert Schulze (ed.), Gesammelte Schriften uber Musik und Musiker: eine Auswahl Wiesbaden, p. 177–179, translated in Anthony Newcomb, ‘Schumann and Late Eighteenth-century Narrative Strategies’, 19th-Century Music vol. 11, no. 2 (October 1987), p. 164–174.
714
Donald Jay Grout, A History of Western Music (3rd edn, London: J. M. Dent, 1981), p. 594.
715
W. S. Gilbert, H.M.S. Pinafore (1878).
Грут пишет о «мерцающем волшебном покрывале шубертовских модуляций» в медленной части симфонии си минор («Неоконченной») [716] . Это «волшебное покрывало» соткано из его любимых элементов, таких как энгармонические замены, перемены между тональностями, разделенными терцией, и неопределенность тонального наклонения. «Серенада» (D. 597) – это песня в ре миноре, которая оканчивается мажором, или же в ре мажоре с минорным началом? Другое его позднее сочинение, чудесный струнный квинтет, начинается в до мажоре (до определенной степени), однако затем две виолончели останавливают его движение унисоном на ноте соль, после чего начинают лирический дуэт в ми-бемоль мажоре. (И, как обычно, эти гармонические жемчужины окружены очаровательными
716
Grout, p. 594.
Искусство Шуберта в основе своей лирично. Ключ к его пониманию находится в песнях. Величайшие 50 (или около того) из более чем 600 его песен имеют облик, невиданный ни до них, ни после. Их разнообразие поразительно: он расширил границы бетховенского песенного «цикла»; одни его песни – просто строфические («В путь»), драматические и балладные («Лесной царь») или же гимноподобные («Литания»); они могут начинаться куплетами, а затем варьировать структуру («Ты мир»); или же заимствовать модель речитатива и арии, чтобы отражать перемены настроения («Любопытство»). Партия фортепиано может поддерживать вокальную с совершенной простотой («К музыке»), быть визуально и психологически наглядной («Гретхен за прялкой») и буквально невероятной (вновь «Лесной царь»). Среди них есть песни с гитарой, песни для нескольких голосов и песни с облигатными инструментами, такими как валторна и кларнет, которые звучат буквально как вторые певцы. Его предшественником в этой основанной на вокальном кантабиле форме был Моцарт. Его последователем, столь же искусным в создании вокальных циклов, стал Шуман.
Герои этой главы умерли один за другим (хотя и родились в три разных десятилетия): Вебер в 1826 году, Бетховен в 1827-м, Шуберт в 1828-м. На смену им подрастало новое поколение. Романтизм достигал примечательной, хотя и недолгой зрелости.
12
1812: увертюра
В сентябре 1812 года армия Наполеона встретилась с силами Михаила Кутузова на Бородинском поле. Это событие, позже увековеченное в одном из самых величественных и помпезных музыкальных сочинений XIX века, знаменовало начало конца эпохального 30-летия французской борьбы, славы и ужаса.
Примерно в то же время далеко в провинциальном Лейпциге дочь пекаря по имени Йоханна Вагнер, быть может, смутно понимала, что беременна девятым ребенком.
На другом краю музыкальной Европы венгерский придворный музыкант Адам Лист, вероятно, успокаивал своего малыша Ференца, играя ему наиболее нежные мелодии из наследия своих верных друзей и знакомых Гайдна, Гуммеля и Бетховена. Быть может, в Цвиккау маленький Роберт, которому был всего год, сжимал кулачок или старался уклониться от взгляда так, что современный психолог сразу бы распознал предвестие жестокого психического расстройства, которое будет преследовать его во взрослом возрасте. В Польше малышка Эмилия появилась на свет в образованной франко-польской семье Шопен, в которой уже было две дочери и их младший брат двухлетний Фридерик. В Берлине семья Мендельсон процветала в мире, создавшем плодородную интеллектуальную и музыкальную почву для не по годам развитого трехлетнего Феликса.
Не все из этих детей носили звание вундеркиндов. Одни из них достигли величия позже других. Однако им суждено было взаимодействовать друг с другом самым разным образом и по самым разным поводам среди пюпитров и кофеен большой музыкальной деревни под названием Европа.
Когда постнаполеоновская эра осознала себя и стала вглядываться в мир, перспективы музыки в Европе были как никогда прекрасны.
Четыре современника: начало
Встречи, дружба и достижения Мендельсона, Шопена, Шумана и Листа – родившихся в пределах трех лет друг за другом – оказали большое влияние на события музыкальной жизни первой половины XIX века.
Феликс Мендельсон, самый старший из четырех, родился в феврале 1809 года в Гамбурге (в том же доме, что и знаменитый скрипач Фердинанд Давид). В его жизнь рано вмешалась политика: в 1811 году, поскольку семейный банк сопротивлялся блокаде портов Наполеоном, Мендельсонам пришлось переодетыми бежать в Берлин, где они открыли интеллектуальный салон для художников и мыслителей. Подобно Моцарту, юный Феликс разделял концертную сцену со своей талантливой сестрой четырьмя годами его старше, Фанни. Одним из первых его учителей была Мари Биго, ученица и подруга Бетховена. Он много путешествовал с отцом и к тринадцати годам познакомился с Гете и Гуммелем. Отцу-французу Шопена Николя тоже пришлось покинуть свой город: выходец из простой парижской семьи, он обрел социальный статус и экономическую независимость в качестве школьного учителя в Польше, где женился и процветал, несмотря на то, что страна находилась в составе Российской империи после падения Наполеона в 1815 году, когда его сыну было пять лет. Для хрупкого и чувствительного Фридерика это значило хорошие воспитание и образование в провинциальном окружении, а также перспективы аристократического патронажа даже тогда, когда старый порядок зашатался. То же можно сказать и про самого молодого из этой пестрой группы, Ференца Листа, родившегося в конце 1811 года в другом краю Восточной Европы, Венгрии, где его отец служил у неизбежных Эстерхази, сначала играя на виолончели в айзенштадтском оркестре, а затем, с 1809 года, занимая куда менее возвышенный пост инспектора овец в одном из их имений в Райдинге. Отец Шумана Август был издателем и книготорговцем в небольшом, но уютном восточногерманском городке Цвиккау. В год рождения Роберта Август страдал от «нервного расстройства», что могло быть предзнаменованием дальнейшей трагедии [717] . На портретах всех четырех музыкантов в юном возрасте видна утонченная, иногда почти женственная грация.
717
Gerald Abraham, ‘Schumann’, in Nicholas Temperley, Gerald Abraham and Humphrey Searle, The New Grove Early Romantic Masters 1: Chopin, Schumann, Liszt (Basingstoke: Palgrave Macmillan, 1985), p. 99.