Расплата
Шрифт:
Белые отары двинулись в долины. Что же, сентябрь! Счастливого пути, благополучного вам прибытия на зимние пастбища! А как прекрасны женщины, с неизменным вязанием в руках дожидающиеся вертолета. Как идут их загорелым лицам белые платки, какие красивые ноговицы у них на ногах! Скоро появится вертолет, и сказочной птицей взмоет с вами в небо, и благополучно доставит вас на зимние квартиры. На заслуженный отдых, после летней страды. А мужчины ваши сядут на коней и пустятся в путь, известный с дедовских времен, проторенный предками.
А вот и знакомый буфетчик, поговорив с кем-то на крыльце, входит в столовую. Прекрасный
Тапло? Мушни счастливо заулыбался. Господи, да как он может роптать! Эгоист он, трус малодушный. Брюзжал, когда жизнь готовила ему великое счастье. Он и не мечтал о таком. Но нет, он выбрался, пережил нечто такое, что его возвысило, преобразило, освободило, и он поднялся надо всем прежним и дышит чистым воздухом высей.
Еще издали Мушни заметил, что брезентовой палатки ветпункта нет, — но не придал этому значения. Усталый и голодный, но успокоенный и утвердившийся в себе, он медленно поднялся на крыльцо столовой. Именно отсюда десять дней назад увидел он Квирию. Тогда его терзала боль в плече и ничто не радовало. Как же изменилось все за эти десять дней! Квирии больше нет. А Мушни опять стоит на крыльце, усталый, плечо еще побаливает, но как безгранично он любит жизнь, какой веры исполнена душа, хотя друга, Квирию убили, и он не смог отомстить. Вот она, жизнь, как она многолика и непостоянна! Кто может сказать, сладка она или горька? И сладка и горька одновременно. Для одного такая, для другого — иная. И никто не имеет права обобщать свои взгляды на жизнь и навязывать их остальным. Здесь все имеет значение: где ты родился, в какой стране, когда, в каком окружении, как повернулась твоя жизнь. Сколько людей отжило свое, а сколько еще только появится на свет, и уже для всех них, для умерших и еще не родившихся, жизнь — неотъемлемое свойство в своем добром и злом проявлении. А свойство не может быть сладким или горьким, счастливым или несчастливым. Свойство равнодушно, нейтрально, оно стоит над мнениями и чувствами, как все законы мироздания, как жизнь или смерть.
В столовой не было никого, кроме буфетчика. Появление Мушни его удивило.
— Ты еще здесь? — Он справился, верно ли, что Мушни был в горах с Готой. Мушни подтвердил и попросил у буфетчика бритву и мыло.
— А почему убрали палатку? — спросил он.
— Работе конец. Отару в долину погнали, — ответил буфетчик.
Мушни взял бритвенный прибор и улыбаясь спросил:
— Слушай, а как тебя зовут?
— Тедо.
— Тедо? Отличное имя. Но ты небось не здешний?
— Почему? Здешний, я тебе уже говорил однажды.
— Не помню, — еще шире улыбнулся Мушни. — Тедо! А поесть у тебя найдется?
— Найдется, приготовлю.
Мушни вышел из столовой и спустился к роднику. По дороге он посмотрел на то место, где стоял ветпункт. Из земли торчали колышки, очерчивая четырехугольник палатки. Здесь была Тапло! Ему с невероятной силой захотелось увидеть ее. Надо было сразу бежать к ней. Почему-то казалось, что она
— Слушай, да тебя не узнать! — вскричал буфетчик. — Прямо красавец!
Мушни смущенно улыбнулся, вернул бритву и мыло а направился к выходу.
— Ты куда? — удивился буфетчик. — Я тебе обед приготовил.
Мушни остановился на крыльце.
— Что-то я не голоден…
— Каурма сегодня замечательная.
Мушни рассеянно слушал буфетчика.
— Скажи мне, а когда Квирию схоронили? — спросил он.
— Четыре дня назад.
— Не успели, значит… — озираясь, сказал Мушни. — И ветпункт убрали…
— Убрали, — подтвердил Тедо.
— Почему все-таки?
— Я же сказал, они работу кончили. Овец в долину погнали, что им здесь делать? Позавчера все улетели на вертолете.
— Все? — переспросил Мушни, спускаясь по ступенькам.
Теперь щуплый Тедо смотрел на него сверху вниз.
— Все отбыли. Ты куда собрался? Идем, каурмы моей отведаешь — пальчики оближешь.
— Каурмы? — спросил Мушни и остановился. — Ладно… И наконец: — А Тапло тоже уехала?
— Конечно. Что ей тут делать? Значит, нести каурму?
Как слепой, поднялся Мушни на крыльцо, вошел в душную комнату, сел за стол и только тогда осознал, что произошло.
Так вдруг навалилась усталость, такую муку претерпевал каждый мускул, каждый кусочек его тела, что он ни о чем больше не мог думать: надо было снова переносить эту жуткую боль, которая до сих пор забывалась, пряталась невесть где, а сейчас со всею яростью и силой обрушилась на него. И все-таки он не терял надежды и чего-то ждал, бессознательно, не давая себе в этом отчета.
Тедо принес каурму, и Мушни попросил вина. Пил, не притрагиваясь к еде. Он никак не мог поверить в случившееся. Пригласил Тедо за свой стол, но постыдился еще раз спросить о Тапло. А сам Тедо не догадывался заговорить о девушке. Его мысли были так далеки от нее, и потом, в его представлении Тапло никак не связывалась с этим странным парнем.
Мушни пригласил всех посетителей столовой, угощал их вином, пил сам и не пьянел.
А за окном вечерело, солнце опускалось за горы.
В столовой кутеж был в разгаре. По инициативе Мушни сдвинули столы и пили все вместе.
— Запомните! — кричал Мушни. — Меня зовут Мушни! — Он теперь ничего не боялся, требовал вина, произносил тосты за любовь и дружбу, говорил о коварстве судьбы. Спокойные мужчины терпеливо слушали незнакомого парня и только сдержанно улыбались.
— Кутить так кутить! — хрипло воскликнул Мушни. — Тедо, принеси еще вина!
Незаметно все разошлись, и Мушни увидел, что он остался один и притом абсолютно трезв.
— Тедо, сколько с меня?
Денег не хватило. Теперь, если даже захочешь, не улетишь, денег на билет не оставалось. Он достал револьвер и протянул испуганному буфетчику.