Разлюбил – будешь наказан!
Шрифт:
29. Нам бы на Москву
Я миллионерша. Смотрите – у меня полная сумка денег. Получила зарплату. Мне досталась целая куча синеньких, зелененьких и красненьких пачек. Точно даже и не знаю, сколько, кажется, миллионов семь. Инфляция – сумма меняется каждый месяц.
В редакции тишина. Все смылись на банкет, в ту же администрацию, что и при коммунизме, к тем же господам, в те же кабинеты, только под другими табличками. Начальнику финотдела пятьдесят пять. Наверняка сейчас наш редактор положил голову к нему на грудь и поет:
На столе в фойе нашей редакции стоит бесхозная машинка, почти антиквариат, с черными блестящими клавишами. Все старье выкинули, когда на компьютеры перешли, а эта осталась, для антуража. Иногда на ней работает мой отец, приносит информуху по старой памяти. Терпеть не могу, когда он приходит. Бывшие коллеги сразу пялятся на него со страхом и сожалением. «Пропала собака» или «А ведь какой был мужчина»… Что я про него вспомнила? Просто глянула на машинку.
Так вот, получила я свои денежки, и рука моя потянулась к телефону.
– Привет, – я всегда попадаю на Антона, иногда только его мама сообщает мне голосом телеграфистки: «Антон ушел на полиграфкомбинат».
– Я ждал… – Он отвечает и повиливает хвостом.
– Ура! Каникулы! Надо встречаться.
– Наконец-то ты это сказала! Я к тебе еду.
– А давай лучше в Москву, – пришла мне в голову редкая светлая мысль, – там живет моя тетя.
– Хорошо! Время сэкономим. Как я рад! Сейчас побегу за билетом. Я тебе телеграмму отправлю, когда возьму.
– Телефон московский запиши, на всякий случай. – Я продиктовала ему номер Марь Ляксевны.
– Давай. Я буду ждать тебя на Ярославском вокзале. Там есть памятник Ленину.
Как все просто, оказывается! Осталось найти билеты до Москвы. Именно найти. Все билеты, которых на нашей станции и так мало, скупали челноки, эти танки с сумками, которые мотались за товаром в «Лужу». Да, и главное: ничего не спрашивать у мамы, надо просто скомандовать: «Едем!».
Моей маме нельзя давать время на раздумье. Однажды она подумала и не поехала в Театр на Таганке. Всю жизнь мечтала попасть, и вот, пожалуйста, – к ним на работу присылают несколько билетов. Она два дня собиралась, а на третий сказала: «Нет. Как это вдруг вот так вот я поеду на Таганку?! Всю жизнь мечтать, а потом так просто взять и поехать?» А нечего было мечтать! Она в своих мечтах все премьеры отсмотрела. Зачем ей после этого куда-то ехать?
Билетов нет! Билетов нет у кассирши, нет из-под полы, и с черного хода, по записочке от редактора, тоже нет.
– Что делать? – спросила мама неизвестно у кого.
– На электричках. С пересадками, – ответил ей неизвестно кто.
Высокий мужчина, лет сорока, очочки такие изящные, а сумарь большой капроновый, как у всех челноков.
– А
Мы отправились в компании этого интеллигентного дяденьки. Он был одним из торгашей, промышлял всякой дрянью.
– Очень удобно, между прочим, – он присел у окошка, – сухое мороженое – товар легкий, езжу раз в две недели. Все на себе. Жить можно. На заводе не платят ничего. Сначала хоть металлом зарплату давали… Вообще-то я конструктор по профессии, – сообщил он, ни грамма не стесняясь.
А что стесняться! Весь город знал, что наш завод литейного оборудования накрылся медным тазом. Но не сразу. Сначала его обанкротили, чтобы растащить на мелкие кусочки.
– Понятно… – вздохнула мама, – сухое мороженое! Это что ж за гадость такая?
– Да, гадость страшная, – весело подтвердил бизнесмен, – но пока берут. Не видел народ ничего.
Конструктор всю ночь гонял нас по электричкам. Сказал, что слушает мои передачи. Мама с ним хохотала. Я пыталась уснуть. На Павелецком он с нами попрощался и поскакал в «Лужу», а мы бегом на Ярославский.
И где тут памятник Ленину? Не вижу. В упор не вижу Ленина. Я обошла весь вокзал – ни Антона, ни Ленина не нашла. Мама стояла на улице у входа и спрашивала у высоких темноволосых парней: «Вы, случайно, не Антон?»
– Ты что! – Я потянула ее за руку. – Как ты их отбираешь? По каким признакам?
– Не знаю… Они так подозрительно косились на меня…
– Едем к Машке, – командую, – может, он не смог. Я ему позвоню.
– А вдруг что-то случилось? – Мама начала драматизировать. – Какой ужас! Мы выманили из дома чужого ребенка!
«Ванну и чай! Ванну и чай!» – стонала я всю дорогу до Машкиной квартиры. Жмем звонок, открывается дверь и… Я вздрогнула от неожиданности. Антон! Встречает нас в Машкиной прихожей.
Нет, с порога мы друг на друга не кидаемся. Он взял у нас сумки и смотрит. Быстренько сверяет меня со своими воспоминаниями. Узнает, узнает, узнает – сейчас узнает.
Снимаю кроссовки и тоже наблюдаю за ним краем глаза. Антон изменился. Вырос еще больше, похудел, щеки совсем пропали, даже скулы заострились, глаза блестят, нос вытянулся, читается природная склонность к выкрутасам и свежий легкий драйв.
– Ну, что же вы такие растерянные? – зачем-то спросила мама и, одумавшись, прошмыгнула в ванную.
Даже если представить, что это не Антон, что это новый какой-то мальчик, он мне все равно нравится. Я бы опять его выбрала. Подойдет. Он обнял меня – так, чтобы руки укрывали всю мою спину, и, как обычно, слегка приврал:
– Ты… точно такая же…
Тогда я его и вспомнила. У меня проблемы со зрительной памятью. Помню только на ощупь, на запах и на вкус.
Так… Передо мной сидит живой Антон. Ест бутерброд с сыром. Бутерброд, который я сама только что ему сделала. Еще и болтает с моей мамой. И мне кажется, что так было всегда. В этом нет ничего чудесного – так и надо. Да! Так как раз и надо.