Разные оттенки смерти

Пенни Луиза

Гамаш оглядел комнату в поисках Клары, но ее, к счастью, здесь не было. Она почти наверняка готовила обед в кухне. Через открытую дверь в гостиную проникали замечательные ароматы, почти заглушавшие зловоние слов Кастонге.

– Так-так, – сказала Рут, поворачиваясь спиной к покачивающемуся на нетвердых ногах галеристу и лицом к Сюзанне. – Говорят, вы алкоголик.

– Верно, – сказала Сюзанна. – У меня вся родословная пьяницы. Они пьют что ни попадя. Разжигу, сточные воды, а один из моих дядюшек клялся и божился, что может превращать мочу в вино.

–

Правда? – оживилась Рут. – А я вот превращаю вино в мочу. Ему удалось довести процесс до конца?

– Неудивительно, что он умер еще до моего рождения, но у моей матушки есть аппарат, который ферментирует что угодно. Горох, розы. Лампы.

Рут смотрела широко раскрытыми глазами:

– Да ладно вам. Горох?

Но, судя по ее выражению, она была готова попробовать. Рут отхлебнула из своего стакана и наклонила его к Сюзанне:

– Но ваша матушка никогда не пробовала этого.

– А это что? – спросила Сюзанна. – Если это дистиллированный восточный ковер, то она его делала. Вкус, как у моего дедушки, но не в этом суть.

На Рут это произвело впечатление, но она покачала головой:

– Это моя фирменная смесь. Джин, горечь и детские слезки.

Сюзанну это ничуть не удивило.

Арман Гамаш решил не присоединяться к этому разговору.

Тут раздался громкий голос Питера:

– Обед!

Гости потянулись в кухню.

Клара зажгла свечи по всей большой комнате; в центре длинного соснового стола стояли вазы с цветами.

Гамаш сел, отметив для себя, что три торговца предметами искусства держатся вместе, но и три члена общества АА – Сюзанна, Тьерри и Брайан – не отходят друг от друга.

– О чем задумались? – спросила Мирна, садясь справа от него и протягивая корзиночку с теплым французским батоном.

– Группы троек.

– Правда? Когда мы с вами беседовали в прошлый раз, в голове у вас был Шалтай-Болтай.

– Господи Исусе, – пробормотала Рут, сидевшая от него по другую сторону, – это убийство никогда не будет раскрыто.

Гамаш посмотрел на старую поэтессу:

– Догадайтесь, о чем я теперь думаю.

Она уставилась на него, сощурив холодные голубые глаза, лицо ее окаменело. Потом она рассмеялась.

– Что ж, справедливо, – сказала она, хватая ломоть хлеба. – Я именно то, что вы думаете, и даже хуже.

Блюда с цельным вареным лососем передавали в одну сторону, а весенние овощи и салат – в другую. Все накладывали себе на тарелки рыбу и зелень.

– Значит, группы троек. – Рут кивнула на трех дилеров. – Они как Керли, Ларри и Моу? [77]

77

Персонажи популярных в 1920-е годы комедий, носившие коллективное имя «Три придурка».

Франсуа Маруа рассмеялся, но Андре Кастонге выглядел пьяноватым и раздраженным.

– Существует старинная традиция групп троек, – сказала Мирна. – Все обычно мыслят парами, но тройки

очень распространены. Это даже мистическое число. Святая троица.

– Три грации, – сказал Габри, отправляя в рот овощи. – Как на твоей картине, Клара.

– Три парки, – сказала Полетт.

– Есть еще и «трое от одной спички» [78] , – добавил Дени Фортен. – Готовсь. Целься. – Он посмотрел на Маруа. – Пли. Но не только мы перемещаемся тройками.

78

Имеется в виду военный обычай не прикуривать троим от одной спички, поскольку за это время снайпер противника успевает прицелиться и выстрелить, ориентируясь на пламя спички.

Гамаш вопросительно посмотрел на него.

– К вам это тоже относится, – пояснил Фортен, переведя взгляд с Гамаша на Бовуара и Лакост.

Гамаш рассмеялся:

– Я об этом не думал. Но вы правы.

– Три слепых мышонка, – сказала Рут.

– Три сосны, – добавила Клара. – Может быть, вы – три сосны. Обеспечиваете нашу безопасность.

– Как всегда, все перепутала, – сказала Рут.

– Глупый разговор, – пробормотал Кастонге и уронил вилку на пол. Посмотрел на нее с глупым выражением.

В комнате воцарилась тишина.

– Не расстраивайтесь, – сказала Клара. – Вилок у нас хватает.

Она встала и, когда проходила мимо, Кастонге попытался схватить ее за руку.

– Я не голоден, – заявил он громким ворчливым голосом.

Он промахнулся – ухватил не Клару, а агента Лакост, сидевшую рядом с ним.

– Извините, – пробормотал он.

Питер, Габри и Полетт начали говорить одновременно. Громко, весело.

– Не хочу, – отрезал Кастонге, когда Брайан предложил ему лосося. Затем галерист обратил внимание на молодого человека, словно впервые его увидел. – Господи боже, вас-то кто пригласил?

– Тот же человек, что и вас, – ответил Брайан.

Питер, Габри и Полетт заговорили еще громче. Еще более веселыми голосами.

– Вы кто? – прошепелявил Кастонге, пытаясь сосредоточиться на Брайане. – Только бога ради не говорите мне, что и вы художник. Вид у вас такой затраханный – на художника вы не похожи.

– Я художник, – ответил Брайан. – Делаю татуировки.

– Что? – спросил Кастонге.

– Все в порядке, Андре, – произнес Франсуа Маруа успокаивающим голосом, и, похоже, это сработало.

Кастонге чуть качнулся на стуле и как зачарованный уставился в свою тарелку.

– Кому еще? – весело спросил Питер.

Никто не поднял рук.

Глава двадцать шестая

– Ну, так вы уже успели поговорить? – спросил Дени Фортен, когда, взяв кофе с коньяком, они вышли на крыльцо с навесом.

– О чем? – спросил Питер, переведя взгляд с мокрой деревни на галериста.

Мелкий дождь продолжал идти.

Фортен посмотрел на Клару: