Разомкнутый круг
Шрифт:
Переведя дыхание, Максим зло поглядел на проехавший экипаж с важным флигель-адъютантом в аксельбантах.
– Сударыня, скоро ваш дом? – развеселил он графиню.
– Сегодня ночевать будем в гостинице… В разных номерах! – уточнила она – и снова рассмеялась, заметив, как сразу померкло лицо ее провожатого. «Он удивительно хорош, и мне с ним приятно и весело». – Ну коли вы не боитесь ночевать в доме с паутиной по углам, то тогда…
– Конечно не боюсь…– не дал ей досказать Рубанов, – хоть с летучими мышами!
«Определенно он душка», – передернула она плечами,
Дом пани Тышкевич по ветхости не уступал замку, только был гораздо меньше. Здесь уже прибиралась служанка, хотя паутины по стенам было еще предостаточно и пахло мышами. Правда, не летучими, а ползучими. Растревоженные пауки наперегонки носились по потолку, переживая за порванные тенета. Благодарные мухи жужжали на окнах.
«Может, и правда лучше в гостиницу?» – оглядывал потрескавшиеся стены Рубанов.
– Госпожа! Вашу комнату я уже приготовила, – зашипела по-польски служанка.
– Комната прибрана! – перевела на французский пани Тышкевич.
– Мерси! – стряхнул раненого паучка с рукава Максим, подумав, что сырость и плесень нравятся ему больше паутины и пауков.
Отодвинув ногу, он пропустил браво ковыляющего инвалида под стол. Но в дальнейшем все оказалось не совсем уж и плохо… Съев жилистую польскую курицу, купленную служанкой в лавке, и пребольно из-за нее прикусив щеку, Максим умиротворенно лежал в более или менее чистой комнате на широкой тахте, застеленной простыней. На правой руке его покоилась самая красивая в мире головка, а в левую ягодицу упиралась самая острая в мире пружина.
«Курица, по-видимому, тоже была патриоткой», – зализывал он травму, задумчиво наблюдая за маневрами ползущего над головой грустного паука.
Поскользнувшись, тот безмолвно рухнул прямо Максиму на щеку. «И этот мстит за поруганную Польшу! – Щелчком сбил насекомое. – Страна может гордиться своими героями!» – Отодвинулся с пружины. Та рассерженно завизжала.
Проснувшись первым, Максим подбежал и выглянул в окно. Солнце, как и вчера, было в зените. Он хотел разбудить пани Тышкевич, но заметил, что женщина не спит, а, прищурив глаза, улыбается ему. Догадавшись, что хитрость разгадана, она села и сладко потянулась. Они с удовольствием оглядели друг друга.
Неожиданно он поймал себя на мысли, что рядом с пани Тышкевич не вспоминает о Мари. Ему даже стало немного грустно от этого.
– Что случилось, мой друг? – заметив, что он нахмурился, поинтересовалась графиня и, вплотную подойдя к нему, разгладила пальцами морщинку у глаз.
– Не надо дуться! Я люблю вас… – поцеловала его в губы.
Позавтракав, или, точнее, пообедав в трактире, поехали выбирать платье. Деньги у Рубанова еще оставались.
Русский император за недолгое время успел покорить Вильну. Кругом только и говорили, какой он обходительный, удивительно остроумный и веселый человек.
Как раз вечером этого дня давали грандиозный бал, где ожидалось присутствие самодержца.
– Пан поручик! Сегодня едем на бал, – заранее радовалась графиня, любовно
– Положим, у вас есть в чем идти, а моя парадка осталась в деревне.
– Какой ужас! – ахнула пани Тышкевич, насмешив Максима, и лихорадочно стала думать, что можно предпринять, дабы не пропустить бал.
Коляска подъехала к дому и остановилась, а она, задумавшись, все не выходила, не обращая внимания на протянутую руку Рубанова. Неожиданно лицо ее озарилось улыбкой.
– Эврика! Что означает, придумала, – произнесла она специально для Максима и, чуть коснувшись его руки, легко спрыгнула на мостовую. – Все очень просто! Мы посылаем кучера с экипажем в полк, и он привозит форму.
– Гениально! – подтрунил над ней Максим. – Я давно уже решил проблему. Милейший! – обратился к кучеру. – Спросишь в полку Шалфеева – его там каждый мерин знает – и передашь записку… нет, лучше передашь на словах, что поручику Рубанову требуется парадная форма и начищенные ботфорты. За три часа, думаю, обернешься?
– Господи… Ну почему русские офицеры такие ругатели… и любители скабрезностей? Неужели нельзя оказать, что знает каждая собака? – возмутилась пани Тышкевич.
– Именно нельзя, сударыня, даже совершенно невозможно, – взяв под руку, повел ее в дом. – Во-первых, местным собакам он абсолютно незнаком, а полковые мерины прекрасно знают его еще по Петербургу.
Дворец губернатора чуть не перевернули – столько оказалось желающих попасть на бал. Скучающие гвардейцы и польская шляхта, хотя глядели друг на друга волками, однако, согласно этикету и правилам приличия, улыбались и обменивались любезностями.
Дам катастрофически не хватало, поэтому даже жена Вайцмана, приехавшая в Курляндию к родственникам, пользовалась большим успехом. Можно представить, какой фурор произвело во дворце появление пани Тышкевич… Денис Волынский так и вился возле нее, но она не обращала на него внимания.
Через час после начала празднества появился Александр. Из-за большой скученности Максим и графиня не успели вовремя отойти в сторону, чтобы уступить дорогу его императорскому величеству со свитой.
– Э-э-э!.. – остановившись перед ними, щелкал пальцами и улыбался государь. – Ах да Рубанов! У вас, сударь, удивительно красивая женщина, – произнес он по-французски, разглядывая полячку.
Стоявшему рядом Аракчееву комплимент его венценосного друга почему-то не понравился, и, вначале внимательно оглядев форму поручика, он искоса окинул взором свою даму – сухопарую высокую курляндку.
– Спасибо, ваше величество! – дуэтом произнесли Максим и графиня, с удивлением воззрясь друг на друга, а затем на императора.
Столь слаженный ответ неожиданно рассмешил Александра, следом засмеялись Рубанов и пани Тышкевич, а за ними, естественно, все окружение государя.
– Ваше величество! – смело обратилась к царю графиня, делая книксен и приподнимая двумя пальчиками платье, конечно не так высоко, как два дня назад перед гвардейцами. – Ваш комплимент предназначается мне или поручику?