Разомкнутый круг
Шрифт:
Проскакав три версты за взятый без боя город, он не нашел и следа русской армии. «Здесь кроется какая-то азиатская хитрость!» – решил император французов. Гигантскую русскую простоту и доверчивость прожженные лжецы, интриганы и завоеватели всегда называли «азиатской хитростью» и ломали над ней голову.
В дальнейшем, стараясь разгадать, где ему подложили свинью, Наполеон три недели сидел в Вильне.
Три недели!!!
И эти золотые деньки во многом решили исход войны. Бонапарт не сумел справиться с Россией до зимы!.. Вот она. Свинина по-татарски!..
К
С таким же подъемом, с каким недавно встречали императора Александра, горожане встретили императора Бонапарта.
Городской голова выбрал самый здоровенный ключ – им он запирал свою «целомудренную» молодую супругу – и с большим апломбом, в окружении именитых сограждан, преподнес его Наполеону как ключ от города Вильны.
Взвесив в руке ключ и прикинув, какой к нему нужен замок, Наполеон весьма благосклонно отнесся к городской депутации, но въехал в город лишь после того, как балконы обвешали коврами, а окна домов убрали цветами и венками. Поляки приветствовали императора восторженными воплями и приготовили ему дворец, из которого три дня назад выехал Александр.
Когда, русский государь услышал об этом от министра полиции генерала Балашова, посланного им с письмом к Наполеону, то весьма огорчился.
– Да не обращайте внимания на этих поляков, ваше величество. Когда мы возьмем город обратно, они восторженно станут лизать ваши сапоги, тут же забыв про французские.
– Вечные наши враги! – вставил Аракчеев, недовольный, что остался в тени. – И сколько бы они не пыжились, Россия всегда будет держать верх!
Пропустив патриотический выпад своего любимца мимо ушей, государь спросил у Балашова:
– Значит, Наполеон наотрез отказался вывести свои войска за Неман, велев передать на словах, что у него в три раза больше солдат, причем дал почувствовать, что Польша и Литва за него?
Ну что ж! Больше переговоров не будет… Значит, война!
В основе гениальности и везения императора французов лежала гигантская работоспособность, аналитический склад ума и талант быстро принять решение, которое становилось единственно верным на данный момент. А некоторая доля артистизма и широкое афиширование своих успехов и делали его гениальным в глазах окружающих.
К походу в Россию он начал готовиться сразу после подписания Тильзитского договора в 1807 году. За год до открытия боевых действий Наполеон писал маршалу Даву: «Никогда еще до сих пор не делал я столь обширные приготовления».
Он внимательно вчитывался в документы, начиная с эпохи Ивана Грозного. Лучше любого профессора Московского университета разбирался в войнах, которые вел Петр I. Досконально изучил топографию будущего театра боевых действий. Знал русскую артиллерию не хуже фельдцейхмейстера Аракчеева. Знал, что в русской кавалерии 6 гвардейских полков, 8 кирасирских, 36 драгунских, 11 гусарских и 5 уланских… то есть около 70 тысяч человек и более 100 тысяч казаков.
Помнил, что в русской армии еще сохранялись павловские нововведения,
Характеристики русских генералов знал так же хорошо, как и своих. Учел даже интриги иноземцев в свите Александра и в русской армии. Уверен был, что окружающие русского царя генералы: Армфельд, Фуль, Вольцоген, Бенигсен – лишь затруднят действия армии.
А старательные и честные иностранные генералы, такие как Барклай де Толли, не популярны у солдат.
Да и как быть популярным Барклаю, если он не умел говорить с солдатом и окружил себя адъютантами с фамилиями Рейд, Клингер, Келлер, Бок. Хотя бы для приличия взял одного русского…
Наполеон знал даже о том, что острый на язык генерал Ермолов, когда царь спросил, какую награду он желает, ответил:
– Ваше величество. Назначьте меня немцем…
Казалось, учтено было буквально все. И это сказывалось в первые дни войны. Разобщенные армии отступали.
План Наполеона был прост как картошка, – разбить русские армии поодиночке, тем более что перевес в силах был у него.
Не учел он одного – что Россия нелогичная страна!
Петербург пока жил обычной жизнью.
Как и прежде по улицам сновали кареты и коляски. По Неве белые ночи напролет плавали богато устланные коврами и убранные цветами и бумажными фонариками огромные лодки с духовыми оркестрами из крепостных или хорами. Между ними шныряли простые челноки с полупьяными мастеровыми, приказчиками, купцами или мелкими чиновниками.
Здесь сами гребли, пели, пили, целовались и бренчали на балалайках. Единственно, чего не хватало на бульварах и проспектах столицы, так это стройных гвардейцев в блестящих мундирах. Но именно от этого дамам было грустно.
Мари Ромашова одна скучала в большом петербургском доме. Отец уехал к дивизии, оставив дочь на попечение немки-гувернантки и домоправительницы. Все знакомые давно разъехались по деревням.
Было скучно и одиноко…
Сидя за столом перед чистым листом бумаги, она мучительно выискивала в своей душе нежные слова, которые как можно полнее выразили бы ее чувство к Денису Волынскому.
Макнув гусиное перо в чернильницу, Мари написала:
«Милый друг! Мне так скучно без Вас… – И задумалась, щекоча губы пушистым кончиком перышка… – Можете себе представить – весь Петербург в отъезде».
– Кар-р-р-раул! – раздались под окном крики подгулявшей черни. – Режут! Убива-а-ют! Помоги-и-тя-а!
«Господи! Скорее бы уж его…» – В раздражении подошла к окну и задернула гардины, продолжив затем писать письмо.
«…Надеюсь, вы не скучаете? Буду Вам очень признательна, коли напишите о себе. Как служите и чем занимаетесь? Не встречаете ли общих знакомых по Петербургу?..» – Отвлеклась на шум в этот раз рядом с дверью. «Дадут мне сегодня покою или нет? – прислушалась она. – Гувернантка с домоправительницей и прислугой болтают, другого места найти не могли», – бросила на стол перо, посадив кляксу на письмо, и услышала: