Разомкнутый круг
Шрифт:
– Обоим, сударыня, – окончательно развеселился император. – Надеюсь, ваш кавалер не станет возражать, коли я приглашу вас на полонез? – произнес он и улыбнулся даме.
Разумеется, Рубанов не возражал.
Пани Тышкевич на этом балу пользовалась необычайном успехом. После императора ее приглашали генералы и даже один прусский принц, надеявшийся разбогатеть у русского престола.
«Ну вот!.. Все как всегда. – стоя у стены и сложив руки на груди, рассуждал Максим. – И эту увели…»
Проходивший мимо Волынский злорадно улыбнулся, нагло
– Сударыня! Вы ведете себя удивительно вызывающе! – устроил Рубанов ей дома разнос. – Танцуете со всеми, кроме меня…
– Бедненький! – чмокнула она его в щеку. – Со всеми желающими танцевать я была бы не в силах.
– Перестаньте паясничать, сударыня, потому как говорю с вами весьма серьезно! – бушевал Рубанов.
«Боже! Как я люблю его…» – Отчего-то ей стало тоскливо и страшно… Она почувствовала, что счастье будет недолгим… Она даже была уверена в этом. Ей сделалось грустно, и тонкая морщинка легла поперек бровей.
– Что с вами, сударыня? – заметил перемену в ее настроении Максим. – Устали от тан… – Она закрыла его рот поцелуем, думая: «Хоть миг, да мой».
Вильна оглохла от музыки! Балы сменялись балами. Словно предчувствуя ожидающие их испытания, трудности и даже смерть, люди стремились как можно больше получить от жизни. Гвардейцы упивались музыкой, вином и любовью. Местные дамы сходили с ума по Волынскому, а он – по пани Тышкевич. Где бы ни появлялись Рубанов с графиней, Волынский был уже там. Независимо глядя на Рубанова, он приглашал его даму на танец, но всегда получал отказ. Как отталкиваются друг от друга однополюсные стороны магнита – так красавица полячка отталкивала красавца гвардейца.
Делая вид, что ничего не случилось, бледный от злости и от этого еще более красивый, Волынский приглашал первую попавшуюся даму, абсолютно не обращая внимания на эмоции ее кавалера.
Офицеры хмурились, когда высокий стройный кавалергард в своем белоснежном колете и лосинах, гремя шпорами, входил в танцевальную залу. Дамы трепетали и томились, словно степные кобылицы рядом с породистым жеребцом. Глаза и мысли всех без исключения девиц и женщин были обращены на него. Забывая о своих кавалерах, они досадливо обмахивались веерами, завидуя и ревнуя к счастливой сопернице, кружащейся с ним в танце.
Уже не один Рубанов думал вызвать его на дуэль.
Все расставил по своим местам князь Оболенский. Кавалергарда он спас от неминуемой смерти, а офицеров – от холостой жизни.
– Кого я вижу! Друг Волынский! – похлопал его по плечу князь. – А не выпить ли нам пуншику?
Влюбленный поручик согласился, забыв: то, что для Оболенского – разминка, для него – смертельная доза. Любовь дам тут же остыла, и они отворачивались от недавно желанного кавалера.
В довершение всего Волынский чуть не опрокинул старого пехотного полковника, отдавив ему любимую, заслуженную в суворовских походах мозоль.
– Вы наступили мне на ногу, –
Вместо того чтобы извиниться и уйти, Волынский вступил в дискуссию и поинтересовался, глупо при этом ухмыляясь:
– Кому?
Ветеран подпрыгнул, словно его ужалила оса, и, брызгая слюной, заверещал:
– Мне!.. Мне!.. Полковнику вы наступили на ногу…
– Мы все здесь полковники! – заявил поручик, с трудом сосредотачивая взгляд на своем оппоненте.
После такого заявления старый офицер, раскрывая словно пойманная рыба рот, пробежал толстыми, короткими пальцами по карманам и ухватился за плечо.
– Ружье ищет! – объяснил Оболенский заинтригованным конногвардейцам, столпившимся вокруг спорящих.
Так ничего и не сумев ответить, полковник куда-то убежал.
Через некоторое время двое седоусых солдат под руки вывели его противника из зала, и несколько последующих балов он провел на гауптвахте. Кажется, даже кавалергарды остались довольны и не особо переживали о своем товарище.
30
Как всегда, русские и их вожди были наивны и верили в заключенные с врагом договоры о мире. Верили даже тогда, когда полчища Наполеона, не таясь, концентрировались у Немана. Верили даже тогда, когда он, красуясь на коне перед войсками, изрек:
– Россия увлекается роком! Она не избежит судьбы своей… Вперед! Перейдем через Неман, внесем оружие в пределы России!
И через два дня французская армия перешла Неман, к немалому своему удивлению, не получив отпора и не встретив на своем пути каре русских войск.
Когда, танцуя на балу, Александр узнал о переправе неприятеля, он не запаниковал, оставался спокоен и даже не остановил бал, а лишь произнес, всматриваясь близорукими глазами в сторону реки и где-то там собирающейся угрозы:
– Я не положу оружия до тех пор, пока останется хоть один неприятель в моем государстве!
Чуть позже он подписал приказ по армиям, заканчивающийся следующими словами: «Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и войскам нашим об их долге и храбрости.
В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество и свободу.
Я с вами. На зачинающего Бог».
Ни на одну нацию так вдохновляюще не действует вовремя сказанное слово, как на русскую.
Между тем переправа продолжалась… И хотя поливший как из ведра дождь испортил дороги и перешедшим через Неман войскам трудно было взбираться в гору – особенно артиллерии и обозам, 12 июня они заняли Ковно.
Разъезды лейб-гвардии Казачьего полка первыми заметили врага и доложили по команде, но им было велено отступать, на стрельбу не отвечать и не поддаваться на провокации – с французами у нас договор…
У Наполеона даже в голове не укладывалось, что при явном нападении русские еще могут верить в царственные закорючки, поставленные на бумаге в Тильзите. Тем не менее, это было так.