Разомкнутый круг
Шрифт:
– А вы знаете, сударыня, что чулки цвета трубочиста уже считаются вульгарными?.. Мне одна белошвейка сказала, а она слышала от великосветской барышни, что в моде теперь чулочки телесного цвета…
– Ага! Цвета отмывшегося трубочиста! – подкрался к ним лакей с пушистыми бакенбардами.
– Накурился махры… Как от козлищи несет! – забурчала сорокалетняя пышная домоправительница.
Пригладив бакенбарды, лакей тут же ухватил ее за талию.
– Значит, чулочки цвета свалившегося в нечистоты золотаря в моде?.. Посмотрим!.. – задирал он ей юбку.
«Совсем без папеньки обнаглели!» –
– Бессовестные! Как вам не стыдно!..
– На обед «счи», «каклеты» и компот!– оставив в покое тетку, доложил лакей.
– Вон отсюда! – крикнула Мари и, хлопнув дверью, ничком бросилась на диван. «Ну почему, почему мне так плохо?»
1-я Западная армия отступала к городишке Дриссы.
Отступала, как волк, – огрызаясь и кусая французов. Где находилась 2-я армия, никто не знал.
– У нас всегда так! Готовимся, готовимся к большой войне, а как начнется – наступает неразбериха, – тяжело вздыхал командир конногвардейцев.
Сидевшие вокруг пропыленные офицеры хмурились и молчали.
– Но ничего, господа… вспомните шведов и поляков. Лжедмитрий даже Москву занял… и чем все кончилось? А в эту кампанию Наполеон навряд ли до Москвы дойдет. Ноги коротки! – Но офицеры не рассмеялись шутке полковника. – Не будем унывать, господа. Война только началась, а все большие войны заканчиваются у русских взятием столицы потенциального противника, – старался он подбодрить уставших командиров. – Уже входили в Берлин. Бог даст – будем и в Париже! А сейчас умойтесь, господа, и отдыхайте, хотя пыль – это пудра героев, как говорят поэты.
На этот раз офицеры улыбнулись.
«Лагерь, конечно, ни к черту! – оставшись один, рассуждал Арсеньев. – Никаких стратегических направлений не защищает. Отсюда мы даже не сумеем прикрыть наши две столицы… Бонапарт может, окружив нас небольшими силами, с основной армией двинуться куда угодно. Захочет – на Москву. Захочет – на Петербург.
А мы будем сидеть в этом мешке, отрезанные от хлебных южных губерний, и питаться одними огурцами, которые насажали местные жители…»
В первые несколько дней так и получилось.
По причине того, что полевые кухни где-то затерялись, солдаты объелись огурцами, росшими на огородах вокруг городка в огромных количествах. Сидя после на корточках, прозвали поганый городишко Дриссеем.
– После нас в будущем году этой зеленой отравы и вовсе завались будет, – кряхтели они.
Во взводе Григория Оболенского появился свой Огурец и в придачу к нему – Укроп. Именно с такими фамилиями перевели к конногвардейцам в Вильне двух малороссов из Харьковского драгунского полка.
Харьковский драгунский был сформирован в 1801 году из одноименного кирасирского полка, а Укроп с Огурцом начали службу в 1800 году, еще кирасирами.
Лейб-гвардии Конный полк комплектовался в основном не из новобранцев, а из опытных, отличившихся по службе кавалеристов. Так в него и попали два малоросса, с радостью сменивших зеленые драгунские мундиры на белые колеты.
«И форма здесь исправнее,
– Салат! – орал он, проснувшись, и бедные хохлы со всех ног неслись к нему с рюмкой водки и соленым огурчиком.
Из-за этого просыпаться им приходилось раньше других. Денщик поручика Егор Кузьмин в это время мирно спал. Чистить ботфорты и мундир взводного он тоже доверил малороссам.
Умывшись и поев огурцов с хлебом, полковник Арсеньев велел седлать жеребца и отправился к своему другу, командиру стоявшей неподалеку пехотной бригады.
– Как дела, Василий Михайлович?
– Да какие здесь дела? – взмахивал толстыми ручками генерал. – Недавно узнал в штабе, что князь Багратион со своей армией в Несвиже… Представляете, Михаил Андреевич? Разрыв между армиями достиг трехсот верст… и это с первоначальных ста. А посмотрите на сам лагерь! – понизил он голос. – Только великому военному авторитету барону Карлу фон Фулю могло прийти в голову затащить сюда армию.
– Неужели государь не видит? – горячо поддержал друга Арсеньев. – Пока ехал к вам, еще раз внимательно все оглядел: во-первых, конь чуть не свернул шею – весь лагерь в оврагах; во-вторых, спуски к четырем мостам через Двину до того круты, что даже повозки солдаты спускают на руках, не говоря уж об орудиях. А самое главное, вплотную к левому флангу подступает лес! Может, неприятель сейчас там? Может, ничего не видим… Поехали к великому князю Константину? – уже спокойным голосом произнес Арсеньев. – Пусть он все объяснит государю, пока этот великий стратег фон Фуль еще чего-нибудь не придумал…
– Я плохо знаю Константина, – отказался Василий Михайлович, – а вот с Барклаем можно переговорить…
Через два дня после этого разговора Александр распорядился уходить из лагеря на соединение с Багратионом и приказом по армии вместо фон Фуля назначил начальником штаба генерал-майора Ермолова.
Император также послал распоряжение в Петербург к председателю государственного совета Николаю Салтыкову вывозить в глубь страны святыни Александро-Невской лавры, Сенат, Государственный совет, Синод, все архивы и департаменты, а также учебные заведения и монетный двор. После Аустерлица он понимал, что в военном плане Наполеон стоит гораздо выше его. Значит, дело государя – вдохновлять на борьбу армию и народ. Александр знал, что в ставке шушукаются: раз император сам не командует армиями, то почему не ставит единого главнокомандующего?
Но впрямую сказать об этом приближенные не решались.
Статс-секретарь адмирал Шишков еще в Вильне составил письмо, в котором убеждал императора покинуть армию, но вручить его не посмел. В письме говорилось: «…Нет государю славы, ни государству пользы, чтобы глава его присоединилась к одной только части войск, оставляя все прочие силы и части государственного управления другим».
Осмотрительный Шишков предложил подписать послание Аракчееву и Балашову.
– Мне дороже всего жизнь государя, – упрямился и не ставил подпись Аракчеев. – Скажите, будет ли в опасности государь, ежели и дальше останется при армии?