Разомкнутый круг
Шрифт:
Максим удивлялся и, более того, был поражен, видя, с каким волнением, внутренним трепетом и счастьем воспринимает музыку Россини, Моцарта или Баха де Сентонж, с каким блаженством он купается в волнах мелодий и звуков.
Для Рубанова его полковой оркестр звучал много приятнее «Севильского цирюльника».
И не успевал занавес подняться, а на балконе, потолке и стенах погаснуть фонари, огромный фигурный канделябр и боковые люстры, как Максим замечал маркиза с мадемуазель Анжелой.
«Преследует, что ли, меня, дабы чем-нибудь досадить?» – недоумевал он.
Постепенно
– Все ваши беды, мой милый Рубанов, происходят от женщин и вашей неуверенности… А вернее, от неумения их завоевать.
Вы берете только то, что само падает в руки, а сорвать сладкий плод с дерева не решаетесь, боитесь, что он вам не по зубам.
Выберите себе цель, – применил бывший полковник военный термин, – и пойдем на приступ.
Чтоб отвязаться от него, Максим выбрал мадемуазель Анжелу.
– Правильно! Не стоит перебиваться черным хлебом, когда можно полакомиться сдобной булочкой, – произнес граф и, немного подумав, словно еще раз мысленно разглядел мадемуазель д’Ирсон, добавил:
– …С медом!
«Чудак!» – думал Максим.
Он-то был полностью уверен, что ничего у них не выйдет.
«К тому же рядом с ней всегда этот назойливый маркиз. На дуэли, что ли, его прикончить?..»
В августе лейб-гвардии Конному полку были жалованы Георгиевские трубы с надписью: «За храбрость против неприятеля при Фер-Шампенуазе 13 марта 1814 г.».
Александр с Аракчеевым весьма любили сначала наградить, а затем извести парадами.
Вызванные наградой праздники приутихли лишь в начале сентября, и Рубанов, под руководством графа, приступил к невыполнимой, на его взгляд, затее.
– Женщина любит ушами!.. Поэтому постоянно говорите комплименты, – наставлял граф Рауль Рубанова.
«Как же! Скажешь тут комплимент, ежели рядом с ней торчит этот тщеславный маркиз».
– …Бесконечно ее превозносите, а каким образом, это уже вам решать, – наставлял ученика граф. – Льстите, льстите и еще раз льстите… Не бойтесь. Много не будет. Я уверен – вы ей нравитесь!
– Да она меня и на дух не переносит…
– Не понимаю этого выражения, – перебил Максима граф, – попрошу запомнить, дорогой мой друг, что все женщины – лицедейки, и главная их цель – играть на нервах у понравившегося им мужчины. Взвинтить кавалера и заставить страдать – любимое занятие скучающих светских дам, и ничто не приносит красавицам столько счастья и радости, как сие развлечение. Недаром любимым занятием, отдыхом и философическим восторгом умирающего маркиза де Сада было бросить прекрасную розу в грязь и любоваться изгаженным цветком.
О чем он думал, не могу сказать, но знаю одно – из-за холодной красоты не стоит страдать. Страдание возможно только из-за любви.
А любовь – это огромное и редкое счастье, которое приходит лишь однажды, и то не ко всякому. Ее следует воспринимать как великую милость судьбы.
Глупец тот, кто считает красоту верхом совершенства и пределом всего. Именно любовь, а не красота спасет мир! Запомни это, мой мальчик. Красивое не любят, но любуются, а любить можно и безобразное!
После
Просторная гостиная огромного каменного дома с готическими фигурами и лепниной на карнизе была полна гостей – в основном молодежи. Убранство гостиной носило отпечаток новейшего снобизма и утонченного вкуса.
Цвет парижского общества поздравлял прекрасную Анжелу с днем ангела. Когда дошла очередь до Рубанова, он молча поклонился и протянул три прекрасные розы, собравшись сказать что-либо приличествующее случаю, но капризная именинница, тщательно рассматривая собственные пальцы, словно в данный момент не было ничего важнее этого, не удостоила Максима даже взглядом и велела служанке поставить цветы в вазу.
Наморщив лоб и слегка смутившись, Рубанов снова попытался произвести остроумный, на его взгляд, панегирик, но дама, увидев лишь ей понятный недостаток ноготка, рассеянно принялась водить по нему серебряной пилкой, а через секунду подлетевший де Бомон увел ее танцевать, оставив Максима с носом.
– Не расстраивайтесь, мой друг. У вас все еще впереди, – ободрил его подошедший де Сентож.
К Анжеле невозможно было приблизиться. Молодые повесы толпились возле нее, сменяя друг друга в танце.
«Даже маркиза оттеснили, – злорадно подумал Максим, наблюдая за Анжелой, – что уж обо мне говорить», – расстроился он.
Гостиная благоухала цветами. Теплый осенний ветерок свободно струился сквозь высокие, настежь раскрытые окна, шаля и играя с портьерами и хрустальными подвесками люстр.
Через некоторое время пригласили за стол.
Маркиз, проявив характер и оттеснив соперников, повел мадемуазель д’Ирсон к ее месту. Она над чем-то смеялась, по-детски непосредственно и безудержно. Проходя мимо Рубанова, даже не глянула в его сторону.
«Серьезная штучка! – вздохнул Максим. – Мне бы кружевницу, как у Оболенского, с ней бы мы быстро сплели фламандские кружева…»
Между тем за столом поднимали тосты за именинницу. К радости Рубанова, место ему отвели неподалеку от Анжелы.
«Наверное, Анри Лефевр похлопотал, то есть граф де Сентонж», – подумал он.
Как осмысленно ни пил Максим, но старуха Клико сделала свое дело. В голове слегка зашумело. «Сейчас произнесу тост», – решил он и стал строить в уме лестницу из напыщенных фраз.
– Месье! Вы не хотите отведать устриц? – услышал Максим и, подняв глаза, встретился с ироничным взглядом маркиза. – Мечтаете о свинине с водочкой? – сделал тот предположение развязным тоном.
Анжела чуть усмехнулась.
Максим собрался нахамить, но неожиданно действительно до ужаса захотел водочки с копченой свиной грудинкой. Аж слюнки потекли. Улыбнувшись, он произнес:
– Неправда, месье. Я действительно мечтаю об этих прекрасных, нежных устрицах, но не волен в своих желаниях, – постарался сосредоточить алчный блеск глаз, в которых отсвечивало названное маркизом блюдо, на жирненьких улитках.