Развод. Между нами только ненависть
Шрифт:
Брови мамы ползут еще выше. В комнату заглядывает напряженный и сердитый Димка.
Пытается контроллировать ситуацию: если женщины собрались в одной комнате, то надо их проведать и убедиться, что они не скандалят, не дерутся и не рыдают.
— Что у вас тут? — спрашивает он, и я слышу в его голосе интонации Марка.
Я даже удивленно оглядываюсь.
Он уже совсем не малыш.
Высокий и крепкий подросток, у которого начал мужать голос. Я будто сейчас смотрю на своего сына не как мать,
Димка выше меня и мамы, и это я понимаю только сейчас.
— Чего, мам? — спрашивает он, недоумевая моему удивленному взгляду.
Я моргаю несколько раз, будто хочу прогнать морок и вновь увидеть своего сладкого мальчика, который очень боится жуков, но передо мной так и стоит здоровый шестнадцатилетний подросток. Жуков он не боится, и в драке спокойно держится против троих парней постарше.
Он скоро будет мужчиной.
— Ты такой взрослый, — говорю я с восхищением. — Обалдеть.
— Мам, ты головой ударилась? — кривится Дима.
Я настолько удивлена тем, что мой сына больше не малышок, что игнорирую неловкую и смущенную грубость сына.
— А девушка у тебя уже есть? — спрашиваю я.
Ведь должна быть. Кто-то точно обязательно влюблен в Димку. Он же вон какой у меня суровый красавчик.
Димка переглядывается с мамой, которая, кажется, так и не моргает с моего заявления, что я еду к цыганам на разборки.
— Ладно, я пошел, — Димка фыркает и выходит.
А я за ним:
— Дима! Если есть подружка, то надо нас познакомить!
— Мама, блин! — разворачивается ко мне. — Что с тобой?!
— Ей папа звонил, — отвечает мама и выходит из комнаты за мной, — к цыганам зовет.
— Я сама напросилась, — цыкаю.
— К каким цыганам, блин? — Димка тоже поднимает брови.
— К таким, которые умыкнули у твоей мамы деньги, — заявляю я и закалываю волосы шпильками, глядя на сына исподлобья. — Твой папа везет меня на разборки с цыганским бароном.
— Он с цыганами дел не ведет, — неуверенно заявляет Димка.
— А я говорила про дело? — втыкаю последнюю шпильку в пучок и распрямляюсь. — Я говорила про разборки.
Дима медленно моргает, и я отвожу плечи назад и приподнимаю подбородок, чтобы выглядеть уверенной и отважной.
— Да ты это придумала, — Димка не верит мне, — ты и разборки с цыганами? Что за бред?
— Ну, может, не разборки, — моя воинственность слабеет, — но серьезный разговор будет. Вскидываю руку. — Шастают по улицам и обкрадывают людей! Нагло! Среди бела дня! Скоро начнут красть людей в рабство? Или что?
Димка молчит. Озадаченно чешет щеку:
— То есть вы с папой будете?
— Да.
— Ты, папа и цыгане? — уточняет Димка.
—
— Отстань, мам, — исчезает за дверью своей подростковой келье. — Достала.
За его агрессией я чую смущение. Не признается. А, может, сам влюбился в какую-нибудь отличницу и страдает от неразделенной любви, ведь отличницы до определенного возраста влюблены только в пятерки и учебники.
— Столько фыркала, что Марк бандитская сволочь, а теперь сама на разборки напросилась, — мимо проплывает мама. Пусть она сейчас и возмущается, но я больше не слышу в ее словах презрительной жалости.
— Это другое, мама, — возражаю я.
— Да ну, — оглядывается. — Разве обычные тетки катаются к баронам на серьезный разговор, а? И вообще, — окидывает меня оценивающим взором. — ты в этой юбке и блузке, — поднимает взгляд, — больше на училку похожа, а не на мафиозницу.
— Я не мафиозница!
— Жена мафиозника, — усмехается.
— Я не…
— Все еще жена, — перебивает, — переоденься. Шмоток у тебя полно. И шпильки надень. Чтобы каждый твой шаг отстукивал каблук.
Глава 39. Я не боюсь
Красное узкое платье-футляр, туфли из лакированной кожи на высоких каблуках, манто из кремовой норки и золото: в ушах, на шее, на пальчиках.
Цыгане уважают золото, и поэтому я себя всю обвешала золотишком, чтобы утвердить свой статус Альфа-самки.
Господи, вот откуда это во мне?
И почему я так взволнована?
Меня давно… нет очень и очень давно не была такой взбудораженной до частого сердцебиения и румянца на щеках.
— Ты ведь действительно собралась на разборки, — мама скрещивает руки на груди и приваливается к стене со вздохом.
— Мам, не начинай, — подкрашиваю губы красной помадой.
Да, провокационно, но
— Ты так на свиданки не собиралась, — хмыкает, — а тут…
— Мам! — разворачиваюсь к маме и с щелчком закрываю футляр с помадой.
— Какая грозная, — щурится, — но лучше так, чем сопли на кулак наматывать.
— Как же ты утомила, — кидаю помаду в косметичку.
Замираю, когда слышу резкий и громкий звук дверного звонка. Меня сначала обдает жаром, а потом холодом.
На носочках семеню мимо мамы. В прихожей сдуваю локон со лба, похлопываю себя по щекам и приподнимаю подбородок.
Марк должен увидеть меня королевой.
Шальной императрицей, которая ничего не боится. Это ее боятся.
Я решительно проворачиваю ключи в замочной скважине, резко давлю на ручку и распахиваю дверь, и меня накрывает дикое разочарование.