Развод. Зона любви
Шрифт:
Охранница, всё ещё бледная после его окрика, быстро отвечает: — Из Москвы. Срочно.
Я вижу, как его взгляд темнеет, как в плечах нарастает напряжение. Но он не подаёт виду, только выпрямляется, снова напуская на себя тот самый привычный холод начальника тюрьмы, которого ничто не может пробить.
Он поворачивается ко мне, и этот взгляд — уже другой. Ровный, без единой эмоции. Как будто того, что только что было между нами, не существовало.
— Брагина, марш к себе.
Я моргаю, в груди всё ещё стучит сердце, всё ещё горят губы, но я киваю.
— Конечно, начальник.
Мой голос
Я разворачиваюсь и иду к двери, спиной чувствуя, что он смотрит мне вслед.
Слишком долго.
Но я не оборачиваюсь.
Я только успеваю сделать шаг в камеру, как дверь снова распахивается. Глухой голос охранника: "Брагина, на выход. Свидание." Сердце проваливается в пятки, а потом резко взлетает обратно, колотясь так, что больно дышать. Свидание? С кем? В голове лихорадочно проносятся имена, но я не нахожу ни одного, кто захотел бы меня видеть. Виктор? Нет, этот человек добил меня окончательно. Дети? Нет, они отвернулись, не ответили ни на одно письмо. Все, кто был дорог, все, ради кого я жила, оставили меня в этом аду, стерли, забыли. Я стою, пытаясь взять себя в руки, но пальцы сжимаются в кулаки, а внутри гремит страх. Кто-то хочет меня видеть, но кто?
Меня ведут длинными коридорами, знакомыми, давящими. Сердце стучит в висках, кровь приливает к ладоням, мысли путаются. Чёртово свидание. Чёртов человек, который решил явиться, когда уже поздно. Я злюсь, бешусь, хочу развернуться, сказать, что мне никто не нужен, что никто больше не способен причинить мне боль. Но дверь передо мной уже открывают, и я вижу её.
Марина.
Моя девочка.
Моя дочь.
Она стоит, сжавшись, как будто боится, как будто не уверена, имеет ли право быть здесь. Её глаза блестят, губы дрожат, а руки, которые когда-то так уверенно держали мою, сжаты на коленях. В груди что-то разрывается с таким оглушающим звуком, что я перестаю дышать.
Марина поднимается с места, делает шаг ко мне, потом замирает, будто боится, что я исчезну, если подойдёт ближе. Я тоже не двигаюсь. Она смотрит на меня, как смотрят на что-то далёкое, потерянное. Как будто хочет сказать тысячу слов, но не знает, какие из них я смогу вынести.
— Мама…
Этот голос. Этот тихий, сломанный голос, которым когда-то она звала меня ночью, когда боялась грозы.
Я закрываю глаза. Я не готова.
— Ты приехала.
Я не знаю, радость это или боль. Не знаю, хочу ли я услышать то, что она скажет. Не знаю, выдержу ли я ещё одно предательство.
— Мама, я… — её губы дрожат, она срывает взгляд, сжимает пальцы сильнее, будто удерживая себя от чего-то. — Прости меня.
Я чувствую, как подкатывает комок к горлу.
Как рушится тот лёд, который я так тщательно возводила вокруг себя.
Как что-то внутри меня разлетается на осколки.
Я закрываю рот рукой, чтобы не выдать себя, чтобы не разрыдаться прямо здесь, перед ней, перед этими стенами, перед этим серым столом, который разделяет нас.
Марина не выдерживает и бросается ко мне.
Я чувствую её руки на себе, слышу, как она всхлипывает, как цепляется за меня, как шепчет сквозь слёзы "мама, мама, мама…"
Я обнимаю её.
Крепко.
Словно боюсь, что
Словно боюсь, что всё это — только сон.
Её руки сжимаются на мне, горячие, дрожащие, она всхлипывает в моё плечо, цепляется, словно боится, что если отпустит — я снова пропаду. Я слышу её дыхание, слышу, как она шепчет сквозь слёзы "мама, мама, мама…", и не могу сдвинуться, не могу разорвать этот момент, потому что слишком долго ждала его. Потому что даже если это иллюзия, я хочу утонуть в ней, хочу почувствовать её тепло хотя бы на секунду.
— Брагина, руки убрали!
Голос охранника бьёт, как хлыст. Глухой, властный, он разрезает воздух, превращает этот момент в ничто.
Я едва успеваю осознать, что происходит, как нас резко разрывают.
Меня дёргают за плечо, Марину хватают за руку, и вдруг между нами снова пустота.
— Никаких прикосновений. Вы что, правила забыли?
Охранник смотрит на меня с холодной неприязнью, а потом кидает резкий взгляд на Марину.
— И вас, гражданка, это тоже касается.
Марина вскидывает голову, её глаза полны страха, но в них уже вспыхивает гнев.
— Вы что делаете?!
— Делаем свою работу.
Я быстро ловлю её взгляд и качаю головой, не позволяя ей говорить дальше.
— Марина, не надо.
Она сжимает губы, руки сжаты в кулаки, дыхание сбито. Я вижу, как её колотит от эмоций, вижу, что она хочет броситься ко мне снова, но знает, что это бессмысленно.
Я чувствую, как всё, что только что согревало меня, вдруг исчезло.
Но я не могу ничего сделать.
Правила. Чёртовы правила, которые я ненавижу.
Я перевожу взгляд на охранника, смотрю прямо, холодно, так, как смотрят люди, у которых нет в груд сердца, только камень.
— Мы поняли. Больше не повторится.
Марина быстро моргает, отводит взгляд, сжимает руки в кулаки, будто пытается удержать эмоции внутри. Я вижу, как она борется с собой, как хочет сказать что-то, но не решается. Как будто боится, что если начнёт, то уже не сможет остановиться.
— Я не знаю, с чего начать… — голос дрожит, она кусает губу, опускает голову, словно пятилетняя девочка, которая провинилась. — Я была уверена, что ты виновата. Ты даже не представляешь, как сильно я в это верила. Как кричала Славику, когда он говорил, что всё очевидно. Как плакала, потому что не могла принять, что моя мама, та, кто всегда была сильной, любящей, заботливой… оказалась совсем другой. Мне было так больно, мама.
Я не выдерживаю и отвожу взгляд. Её боль — это моя боль. Её слова впиваются в меня, как лезвия.
— Ты не должна передо мной оправдываться.
Марина качает головой, делает глубокий вдох, но руки всё ещё сжаты в кулаки.
— Я должна. Потому что я предала тебя, мама.
Я резко смотрю на неё.
— Нет. Не говори так.
— Но это правда! — её голос срывается, она нервно проводит рукой по волосам, словно не знает, куда деть руки. — Я бросила тебя. Я поверила всему, что говорил отец. Я слушала его, когда он говорил, что ты нас всех обманула, что ты жестокая, холодная, что тебе всегда были нужны только деньги. Я верила, потому что… потому что было легче верить в это, чем в то, что мой мир рушится. Что моя семья не такая, как я думала.